— Почему от тебя так пахнет? — стонет он, и я замираю от вопроса, напрягаясь, когда его горячее дыхание касается моей шеи, и он слегка обнюхивает меня за ухом.

Он говорит это так, как будто от меня необычно пахнет, и внезапно я оказываюсь втянута в самый странный разговор, который когда-либо был в моей жизни. От меня воняет? Приходится остановить себя, чтобы не понюхать воздух.

— Как пахнет? — выпаливаю я, когда его нос касается мочки моего уха, и по спине пробегают мурашки, отчего соски твердеют.

Его руки опускаются по обе стороны от меня, когда он делает шаг назад, глядя на меня сверху вниз со странным выражением на лице.

— Что? — спрашиваю я снова, когда он не отвечает.

Его взгляд скользит по моему лицу, и он с отвращением морщит нос.

— Ух, как ты меня достал. Ты действительно самый большой мудак, которого я когда-либо встречала.

Он смеется над этим, и когда я открываю рот, чтобы высказать ему все, что думаю, этот придурок целует меня.

Он целует меня… и я растекаюсь, как самая настоящая сучка. Колени слабеют, а сердце стучит в ушах. О Боже, меня давно так не трогали. Не так.

Он низко рычит, и от этого звука у меня по спине пробегают мурашки. Мои глаза все еще открыты, а его — яростного темно-кобальтового синего цвета.

Он отстраняется, и один уголок его рта приподнимается.

Моя ладонь бессознательно взлетает вверх, и я бью его прямо по небритой щеке.

Шок окрашивает его лицо, а глаза расширяются еще больше, когда я протягиваю руки и дергаю за лацканы костюма, притягивая его обратно к себе. Губы раскрываются под его поцелуем, на этот раз с закрытыми глазами, я представляю, что он немой. Крепче сжимаю дорогую ткань, чтобы притянуть его ближе, мой нос наполнен теплым, горячим запахом мужчины.

Срань господня, он так вкусно пахнет.

Сильные руки сжимают мою спину, а затем одна опускается ниже, крепко обхватывая задницу и заставляя мое тело загореться от дрожи, пробегающей по позвоночнику. Непроизвольный стон вырывается из моего горла.

Если он может сделать это с помощью поцелуя, то я влипла по самые уши.

Легкое покалывание щетины и один низкий стон, исходящий от него, заставляют влагу скапливаться у меня между бедер. О нет.

Его гладкая нижняя губа прижимается к моей как раз вовремя, отчего дыхание перехватывает, и внезапно кажется, что между моими сосками и ягодицами натянулась нить желания, которую он просто дернул, как церковный колокол. Мысли замирают. Боже мой, я хочу, чтобы мистер О’Дойл трахнул меня… Но опять же, не в первый раз эта глупая мысль приходит мне в голову.

— Черт возьми, — я отстраняюсь, грудь тяжело вздымается, когда мы смотрим друг на друга.

Он выглядит еще злее, чем раньше, но его брови хмурятся, как будто он тоже не понимает, что между нами произошло. Я вытираю рот рукавом, и его взгляд темнеет.

— Я полагаю, нам не нужно обсуждать, почему этого никогда не было, — говорит он, поправляя пиджак, затем хмуро смотрит на меня, как будто я сама целовала себя последние пять минут.

Унижение звенит внутри, а желудок сводит от тошноты из-за того, что я ничего не ела. Я должна была поесть несколько часов назад. И что я делаю вместо этого? Спорю с этим засранцем и позволяю ему целовать меня? Уже несколько недель он ведет себя так, будто я нассала в его кукурузные хлопья, и я понятия не имею, почему.

Мои брови хмурятся от презрения к себе, и я мысленно ругаю себя за то, что вообще подпустила его и не огрела кастрюлей для соуса при первой же возможности.

— Убирайся с моей кухни!

Мой желудок сводит, а руки трясутся от необходимости отвлечься, поэтому я начинаю собирать тарелки со стойки и складывать их в раковину. Почему я позволила ему прикасаться ко мне? Тихий плеск воды из крана, и я все еще так остро ощущаю его присутствие, что слышу, как сквозь шум он прочищает горло.

Я оглядываюсь через плечо и вижу, что он прислонился спиной к голой стене на противоположной стороне комнаты.

— Прошу прощения, — говорит Дойл так, словно не он минуту назад проникал языком в мой рот.

Я расправляю плечи.

— За что? Ничего не произошло, помнишь?

— За то, что подумал, что поцелуй поможет тебе немного успокоиться. Тебе нужно хорошенько потрахаться, и извини, что разрушаю иллюзии5, но я не тот, кто может тебе с этим помочь.

С широкой ухмылкой на лице он подмигивает мне и нажимает на точку на стене. Камин движется, еще бы, в этом то замке…

Но это все начал он!

— Ты ублюдок, — я хватаю первое, что попадается под руку, и швыряю в него, кипя от злости, когда розовый кекс размазывается по стене.

— Как бы то ни было, увидимся в другой Прекрасный И Замечательный ДЕНЬ, сумасшедшая женщина, — говорит он, а затем проходит через проем, и камин встает на место, когда Дойл выходит из комнаты.

Он только что назвал меня «Пиздень»6?

— Ублюдок! — визжу я на пустой кухне, злясь больше, чем когда-либо в жизни.