Шрифт:
— В каком-то смысле да. — Он кладет ложку фасоли и сыра на слишком маленький чипс. — Часть про него, часть про меня, а часть я просто выдумал.
— Волшебная формула, — говорю я.
Каин улыбается мне, и я вновь отмечаю, какой же он красивый.
— Его нашли? Человека, который убил твоего друга? — Мэриголд все любопытно.
— Нет.
— Как грустно. — Мэриголд смотрит на него пристально. — Тебя это беспокоит?
Каин задумывается над вопросом.
— Наверное. Но больше меня беспокоит, что он умирал мучительно, один, в холоде. — Он скрещивает руки на груди. — Айзек бывал… грозным. Его убийца мог испугаться, а может, был под кайфом или просто зол. На улицах полно испуганных, больных и злых людей.
Мне становится интересно, что же он успел увидеть за те две недели. Но я не спрашиваю. О таком человек должен рассказывать, когда захочет сам.
— В домах тоже полно испуганных, больных и злых, — отмечает Уит.
Каин бросает на него быстрый взгляд.
Уит морщится:
— Прости, дружище, я не то имел…
— Нет, ты прав. — Он печатает что-то на ноутбуке. — Хорошая фраза. Не против, если я ее использую?
Я смеюсь.
Каин тыкает в меня пальцем поверх экрана:
— Не притворяйся, что так не делаешь. Я, по крайней мере, спрашиваю разрешения.
Мэриголд ставит локти на стол и подпирает подбородок руками.
— Так что мы будем делать с Кэролайн Полфри?
— В смысле — что будем делать? — удивляется Уит.
— Ну, мы же не можем притворяться, что ничего не произошло. В нескольких футах от нас убили человека. Это все меняет.
Уит осторожно берет луковое кольцо, покрытое сыром и сладким соусом барбекю.
— Если что-то и заставит нас раскрыть свои супергеройские персоны, это оно.
— Мэриголд, в тот день в зале Бэйтса было много людей, — мягко добавляет Каин.
— Мне просто кажется неправильным ничего не делать. Мы ведь слышали, как она умирала. — Мэриголд отвечает совершенно искренне.
— Не понимаю, что мы можем сделать, — признается Каин.
— Что, если убийцу Кэролайн никогда не найдут? — Голос Мэриголд дрожит. — Мы слышали, как она кричит. Кричат о помощи, и мы слышали, как она кричит.
Дорогая Ханна!
Читается хорошо. Мне кажется, я узнал персонажей достаточно, чтобы заинтересоваться историями их жизней. Думаю, ты добилась идеального баланса. В них проглядывает нечто большее, чем было изначально. И мне вновь понравилась последняя строка. Она запоминается и пугает — особенно если раньше слышал, как люди кричат.
Небольшая проблема с терминологией. Американцы обычно не говорят «спать на улице». Это понимают из контекста, но такое странно слышать от персонажа-американца. Хотя термин неплохой: не такой печальный, как «быть бездомным». Подразумевающий возможность перемен.
Относительно твоего вопроса о расстоянии между Гарвардом и Бостонской публичной библиотекой: да, его можно пройти пешком. Если ты немец. Все остальные сядут в такси, «Убер» или автобус. Если автобус, то под номером 57 или 86. Если метро, то по Зеленой линии до Парк-стрит (это остановка через дорогу от библиотеки на перекрестке Бойлстон и Дартмут), с пересадкой на Красную линию до Гарвардской площади. Возможно, пишу слишком подробно, но лучше я сообщу слишком много, чем слишком мало.
Значит ли это, что площадь Копли станет центром действия твоего романа? Мне нравится, что ты отвела персонажей в бургерную на Бойлстон, хотя рядом есть множество других забегаловок. Прикрепляю список не особо дорогих. Также знай, что на площади есть две церкви — Троицы и Старая Южная. Могу предположить, что панихиды по Кэролайн могли проходить в любой из них или сразу в обеих. Прикрепляю несколько фотографий. Дай знать, если нужно сфотографировать интерьеры.
В зависимости от времени года твоя четверка может встречаться у фонтана на площади или в отеле «Фейрмонт», но обеды там очень дорогие.
Мне любопытно, как ты будешь двигать историю. Пока у персонажей нет особых причин заниматься расследованием. Когда я прочитал, что Кэролайн Полфри работала в газете, я на секунду подумал, что Каин мог ее знать или, может быть, она брала у него интервью, но ты, кажется, решила не двигаться в этом направлении. Или все же решила? Извини, не хотел сомневаться в твоей истории. Прими это за комплимент: я уже вовлечен в повествование.
Нет ли новостей о том, приедешь ли ты в США? Мне очень приятно и даже весело быть твоим человеком в Бостоне, но встретиться с известным автором лицом к лицу невероятно поможет моей репутации!
Теперь к моим новостям: оказывается, моя старая университетская подруга играет в теннис с Александрой Гейнсборо, литературным агентом. Диана пригласила нас обоих на ужин. Возможно, я смогу убедить мисс Гейнсборо взглянуть на свой опус. Признаюсь, я немного нервничаю. Вполне вероятно, что бедной девушке до смерти надоели отчаявшиеся писатели, которые кидаются на нее во время еды. Как можно провернуть подобное и не потерять лицо, особенно когда я готов на коленях умолять ее дать шанс моему роману? Не беспокойся, я не стану падать на колени… если не придется. Иными словами, скрести за меня пальцы.
С осторожным оптимизмом ЛеоГлава четвертая
Мы с музой сидели в квартире три дня. Единственным человеком, с которым я виделась за это время, был Лео, да и то недолго — его отпугнул мой рассеянный взгляд.
— Пишешь? — Он оглядывает меня с ног до головы. Похоже, по мне заметно.
— Да. Зайдешь на чашечку чего-нибудь?
— Ты спрашиваешь просто из вежливости?
— Да, — признаюсь я.
Он улыбается:
— Тогда давай отложим.
Чувствую, как расслабляется лицо.
— Спасибо, Лео. Прости, уже второй раз я так…
— Не переживай ты, Фредди. — Он снимает очки и щурится куда-то в сторону квартиры. — На твоем месте я бы даже дверь не открыл. Надеюсь, муза не сбежала.
— Я сломала ей ноги… Не уйдет.
Он замирает, слегка испуганный.
Я широко улыбаюсь:
— Шучу, шучу. Я соблазнила ее шоколадным печеньем.
Лео качает головой:
— У вас, австралийцев, есть темная сторона.
— Чушь какая. Мы дружелюбные алкоголики, любим сквернословить и есть шашлык.
Он уходит:
— Удачи твоей музе!
Этот разговор произошел два дня назад. Моя книга пишется споро, идеи, словно волны, ударяются о страницы быстрее, чем я могу печатать. У Красавчика, Героического Подбородка и Девушки с Фрейдом все еще нет настоящих имен, но мне все равно. Возможно, потому, что я пока не готова отделить их от реальных прототипов, остановить поток открытий, воодушевление от новой дружбы, которая формирует саму историю. Повествование странное — такого я раньше не писала. Библиотека обретает сознание, она наблюдает, выжидает, угрожает. Крик становится мотивом, эхом молчаливого зова каждого из персонажей: о родстве и дружбе, о помощи.
Девушка с Фрейдом — душа истории, она не прячет свое сердце, как не прячет свои татуировки. Честная, яркая, романтичная, она верит в справедливость и верность, в ее глазах мелькает детская невинность. Но есть в ней что-то, что нарочно отпугивает людей, скрывает естественную теплоту за уличной свирепостью. Какое-то время я раздумываю, что же заставляет ее бояться незнакомцев: тяжелое детство, отсутствие стабильности, некая трагедия? Может, это просто дело вкуса. Мне кажется, что татуировки и пирсинг Мэриголд просто нравятся, но Девушка с Фрейдом должна быть сложнее.