– Нет, ты просто привык, что весь Сен-Кантен к твоим услугам.

– Весь? – он выразительно посмотрел на Амадин. Девушка покачала головой:

– Если ты позабыл, теперь я живу в Кнайтхоффе.

– Временно.

– Нет ничего более постоянного, чем временное.

– А как же чувства? Любовь?

– Ты говоришь о любви к родине? – Амадин даже не скрывала иронии. Рейнард покачал головой:

– Просто о любви.

Девушка скривилась.

– О, прошу, оставь эту патетику Валентину. Она к тебе не к лицу.

– Не веришь? – продолжил он..

– Нет, – она покачала головой. – Ты никогда не был сентиментальным.

– Считай, это – старость.

– Теперь ты напрашиваешься на комплимент.

Инквизитор недовольно поморщился:

– Не передергивай, я не актриса и мы не на подмостках.

Амадин опустила голову, скрывая злой блеск глаз. Упоминание о театре отдалось неприятным чувством, и теперь она жалела, что вообще затронула эту тему, но не смогла не уколоть:

– О да, ты предпочитаешь место в ложе.

Однако этого человека ничто не могло смутить.

– Я вообще не люблю театр, – инквизитор удобно расположился в кресле и кажется наслаждался этой пикировкой.

– Только актрис? – это вырвалось само. Амадин сразу же пожалела о сказанном, но поздно.

– Ты ревнуешь? – Рейнард приподнял бровь.

– Нет!

Судя по улыбке, мелькнувшей на губах, он не поверил. Амадин и сама себе не верила, но признаться, что ревнует Рейнарда к Дезире было выше ее сил.

– В любом случае, мы расстались, и ты сам говорил, что обратной дороги нет, – спешно добавила она.

– Договор все еще действует.

– Верно, – она замерла, настороженно глядя на собеседника. Глупое соглашение, строки которого до одной врезались в память. – Ты настаиваешь?..

– На его исполнении? – подхватил Рей. – Возможно. В конце концов я заплатил триста золотых.

– Я могу вернуть, – начала Амадин.

– Ты неожиданно разбогатела? – он демонстративно обвел глазами дорогое убранство номера. Намек вышел исключительно прозрачным.

– А ты считаешь, что без твоих инвестиций я ни на что не способна?

– Ну почему же? Определенно, способности у тебя есть, и не только к науке.

Судя по тому, как сжались ее кулаки, а подвески на люстре звякнули, удар достиг цели. Рейнард почувствовал удовлетворение, он и сам не знал, почему ему так хочется задеть сидящую перед ним девушку. Месть за то, что она первая ушла от него? Глупо, их роман все равно был обречен. Так что же?

– Рада, что ты их оценил, – процедила Амадин сквозь зубы.

– Конечно, ведь я заплатил за них триста золотых, – он улыбнулся. Окна задребезжали. Девушка порывисто вскочила и направилась к столу.

– Я верну. Вексель устроит?

– Заложишь бриллианты?

– Что?

– Триста золотых – не маленькая сумма, Амадин. Откуда ты ее возьмешь?

Люстра угрожающе зазвенела и зашаталась, готовая вот-вот рухнуть хрустальным дождем. Девушка прикрыла глаза, пытаясь взять себя в руки.

– Не поверишь, но на свете есть женщины, которые могут заработать и большее, Рей, – отчеканила она.

– И за какие же заслуги платят такие деньги? Впрочем, можешь не говорить…

Подвески с печальным звоном все-таки осыпалась, но Амадин не заметила этого. Несколько секунд она стояла и с ненавистью смотрела на ухмыляющегося мужчину, а потом направилась к порогу.

– Уходи! – она широко распахнула дверь.

– Что? – изумился он.

– Убирайся отсюда, я больше не желаю тебя видеть! Я… да я просто презираю тебя!

– Поэтому ты вернулась в Сен-Кантен? Ехала несколько дней в шумном вагоне, чтобы сказать мне это лично?

Его слова, сказанные язвительным тоном, отрезвили, Амадин засомневалась, стоит ли выставлять неугодного гостя, или следовало смирить гордость и продолжить разговор, пытаясь первести его в более мирное и безопасное русло. Прекрасно понимая, что творится у нее в душе, инквизитор усмехнулся. Он вдруг напомнил девушке клерка, который принимал у нее заявку на патент. Такой же самодовольный и считающий, что женщины ничего из себя не представляют. В эту секунду Амадин вдруг поняла, чтобы она не делала, все бесполезно. Она никогда не докажет герцогу л’Армори, что достойна его. Ярость охватила ее, заставив позабыть обо всем.

– Зачем я вернулась сюда, Рей, тебя не касается, но я счастлива тому, что мне выпала возможность сказать все, что я о тебе думаю, в лицо, – Амадин вскочила и уперла руки в бока. – Ты – самодовольная избалованная скотина!

– Сразу видно, что ты росла в деревне, – хмыкнул он, лениво вставая. – Что ж, на этом, думаю, визит подошел к концу. Удачи тебе и прощай. Думаю, ты не будешь возражать, если я самодовольно и избалованно оплачу разбитую люстру.

Кивнув, он вышел, на ходу подзывая коридорного. Амадин захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной. Ее била дрожь, лоб покрывала испарина, а сорочка намокла от пота и противно липла к спине.