Собеседники усаживаются за простой стол у окна, их взгляды падают на пустующую спортивную площадку, где несколько месяцев назад были установлены новые гимнастические снаряды для наследственно здоровых, но недееспособных пациентов, а кроме того, для травмированных, одноруких или одноногих больных: брусья, конь, турник и подвешенные на шестиметровой высоте кольца, которые теперь болтаются на холодном ветру на своих длинных тросах.

— Нет, Карл, я серьезно, — настаивает Гесс. — Само собой, я приехал на сегодняшний бал, но еще и для того, чтобы помочь тебе, насколько это в моих силах. Твой медицинский гений мы ценим бесконечно, однако в данный момент от него нет никакого проку ни для тебя, ни, увы, для Штрунка. А вот услуги Шульте Штратхауса могут оказаться тебе полезными. Что касается астрологии, графологии и гомеопатии, ты волен думать о них все что угодно, однако они несомненно работают, даже если ты считаешь иначе.

Гебхардт, не вполне уверенный, правильно ли он понимает то, что здесь происходит и о чем идет речь, по очереди смотрит на Гесса и Шульте Штратхауса, но не видит на их лицах ни малейшего признака иронии.

— К чему ты клонишь? У тебя есть для меня новости от фюрера?

Гесс качает головой и расправляет плечи. По его словам, Гитлер был вне себя из-за глупости Штрунка, и он, Гесс, подумал, что разговор на эту тему лучше отложить до более благоприятного момента.

— Мы специально приехали к тебе. Пусть Шульте Штратхаус составит для тебя гороскоп, и тогда ты будешь в безопасности. В любом случае, ты ничем не рискуешь.

Слепая вера в гороскопы окажется бестолковой, особенно в отношении самого Гесса, который несколько лет спустя, десятого мая 1940 года, отправится в роковой полет в Англию (сразу после того, как Шульте Штратхаус подтвердит, что эта дата удачна с астрологической точки зрения), угодит в тюрьму на сорок шесть лет и в девяносто три покончит жизнь самоубийством. Но поскольку в 1937 году Гебхардт не может этого знать, да и от предложения искренне обеспокоенного его судьбой заместителя фюрера отказываться крайне неудобно, он, не мудрствуя лукаво, сообщает чудаку в клетчатых бриджах свою дату и место рождения: десять часов утра двадцать третьего ноября 1897 года, Хааг, Бавария. Шульте Штратхаус все это записывает, просит немного времени для переноса данных в тропический зодиак, добавляя, что, если никто не возражает, он предпочтет воспользоваться системой домов Плацидуса. Гесс и Гебхарт оставляют его рассчитывать прогноз, а сами отправляются на прогулку вокруг озера, во время которой Гесс, вышагивая в хорошем настроении, расспрашивает Гебхардта о подробностях дуэли между Штрунком и Кручинной.

Что касается бала по случаю окончания маневров, не столь уж и важно знать, в самом ли деле он происходил так, как будет описано далее. Подобные празднества в те времена проводились регулярно: маневренные балы давались в Темплине, Фюрстен-берге, Ораниенбурге. Сотрудники концлагеря Зак-сенхаузен, расположенного неподалеку от Хоэнли-хена, заслуживали развлечений и веселья, ведь им приходилось заниматься чрезвычайно тяжелым и непопулярным трудом. В летние месяцы маршировали по парадно убранным улицам, распевая песни о борьбе и свободе и соревнуясь, кто исполнит их лучше; с приходом осени наступало время балов. А для местных девушек и женщин — время доставать из шкафов самые красивые наряды и шляпки, ведь танцевать с надзирателем из концлагеря в парадном черном мундире и с черепом на лацкане было не дерзостью, а весьма волнительным занятием, которое могло перерасти в легкую интрижку.

Обеденный зал гостиницы «Цур Зонне», в котором столы сдвинули к стене, а небольшую сцену освободили для дирижера и танцевального оркестра, оказывается маловат для предстоящего мероприятия, что скорее является преимуществом, нежели недостатком, потому что соседние заведения тут же предлагают свою помощь, и в результате, помимо основного бала в «Цур Зонне», в отеле «Централь», в «Штранд-отеле» и в «Шютценхаусе» одновременно с ним пройдут, так сказать, вспомогательные балы меньшего масштаба.

Преимущество для Гебхардта заключается в том, что после вступительной речи в бальном зале он сможет перемещаться из одного заведения в другое, нигде подолгу не задерживаясь, ведь обязанности распорядителя, и это ни для кого не секрет, более чем утомительны.

Приветственная речь Гебхардта длится недолго: взирая на блестящие черные штандарты, развевающиеся на улице перед входом, он заявляет, что, как глава госпиталя СС, успешно построенного в прошлом году на территории санатория, был бы рад больше не видеться с собравшимися здесь товарищами, но, раз уж встреча оказалась неизбежной, он рекомендует им танцевать поаккуратнее, потому что, если во время бала они ненароком потеряют руку или ногу, им придется заново разучивать шаги под его, Гебхардта, руководством. Все радостно и чуть смущенно улыбаются.

Вслед за Гебхардтом слово берет Отто Райх, штандартенфюрер СС и командующий «Тотенкопф-Фербанд», который уже успел построить впечатляющую карьеру в качестве коменданта концентрационных лагерей Лихтенбург и Эстервеген. Он говорит, а скорее, выкрикивает краткие, по большей части малопонятные фразы, обращаясь к своим подчиненным. Лишь специальный представитель СА Рихард Хингст, человек, который вскоре станет бургомистром и даст своим людям полную свободу действий для уничтожения еврейского кладбища на Оберпфульпроменаде, произносит длинную искрометную речь и в завершение ее строго напоминает: делать вывод о качестве пива после одной кружки бессмысленно, для точного заключения необходима длительная серия экспериментов. Желая всем присутствующим получить интересные результаты исследований, он объявляет бал открытым.

Стремление Гебхардта поменьше находиться на публике объяснимо, поскольку он должен присматривать за гостями — не за всеми, конечно, но за наиболее видными, знатными и важными, которых сегодня здесь собралось немало.

Помимо Гесса, египетского йога, как его в шутку называют, потому что он родился в Александрии, и придворного звездочета Шульте Штратхауса, из Берлина прилетела Лени Рифеншталь в бальном платье с меховым воротником. Самолет пилотировал Эрнст Удет, который прибыл на бал в бел оси ежн ом костюме и еще до начала торжества успел принять с чаем некое бодрящее снадобье. По залу тотчас расползаются сплетни, что Рифеншталь, которую Гесс нелестно нарек соблазнительницей фюрера, планирует снять фильм о дуэли, назвав его «Триумфом чести» или как-то еще в этом духе, но в данный момент режиссер слишком много времени уделяет монтажу фильма о прошлогодней Олимпиаде и физически не может отвлечься на что-то еще. Кроме того, на балу присутствует архитектор по имени Бернхард Койпер: он здесь по просьбе самого Гебхардта, в планах которого разработка проекта нового большого эллинга для санатория.