— Это все что я могу пообещать. — Затем он увидел, как она сглотнула.

— Я не хочу, чтобы ты разбил мне сердце.

Он не мог пообещать ей этого, только если не уедет. И даже тогда будет слишком поздно. Для него уже было поздно. Что бы ни произошло в это Рождество, он запомнит ее на всю оставшуюся жизнь.

— Как скажешь, милая. Только знай…

И внезапно он не смог произнести это. Не смог сказать, что годами не смеялся, что его хижина никогда не была домом, лишь местом, где можно было повесить пальто и шляпу.

Что последние две ночи ему снились сны о ней — не о крови и песке, не о безумной, бесполезной потере, а о ней.

Он пытался заглушить воспоминания, которые не относились к этому моменту, и понял, что служба была частью того мужчины, которого желала Бренна, как и его детство, годы в скорой помощи, жизни в горах.

Прежде чем он смог подобрать достаточно благоразумные слова, она переместила руку с его щеки на затылок и притянула ближе к себе, припав к его губам.

Этот поцелуй не был похож на остальные. Этот был простой, милый. Чистый. Поцелуй заботы, а не страсти, хотя он и не мог игнорировать возбуждение, которое разгоралось в нем от ее прикосновений, аромата, такого же знакомого, как и его собственное имя.

Ее рука переместилась к его шее, она скользнула языком вдоль его сомкнутых губ, раздвинула ноги, чтобы он уютно разместился между ее бедер. Он так хотел этого, он нуждался в этом; прикосновения были настолько интимно нежными, что он думал, что может сломаться.

И затем ее поцелуй стал жарче, а язык — более настойчивым. Она руками гладила мышцы его спины, по обе стороны от позвоночника. Его эрекция усилилась, и он прижался к ней, проигрывая битву, медленно вступая в игру.

Он запустил пальцы в ее волосы, впился в губы, глубже проникая языком в ее рот и начал покачивать бедрами. Она отвечала на его движения, а ее руки скользили по его спине, затем она обхватила его ногами, чтобы прижаться сильнее.

Бренна настолько все облегчила, но он не был готов все так быстро закончить. У них была впереди вся ночь. Он хотел всю ночь. Диллон хотел ее в своей постели, обнаженную, неистовую. Он хотел зарыться с нею в подушки и одеяла и находиться там, пока не иссякнут силы.

От этих мыслей он застонал, как и от прикосновений рук Бренны к его спине, когда она пыталась вытянуть рубашку из-под ремня, чтобы ощутить его кожу. Камин потрескивал от порывов ветра; он перекатился на бок и потянулся к низу ее свитера.

Он снимал его медленно и наблюдал, как огонь бликами играл на ее коже. Она была теплой и мягкой, прекрасной, идеальной, и он смотрел ей в глаза, целуя живот, и продвигаясь выше, пока губы не добрались до груди.

Она резко вдохнула, и выдохнула со стоном, затем она отстранилась, чтобы сесть. Не отрывая от него глаз, она стянула свитер через голову и расстегнула лифчик. Бретельки соскользнули с плеч, но остановились. Одним пальцем он помог ей освободить грудь.

Она была великолепна, грудь цвета персиков, озаренных огнем, соски были темнее, а губы влажными, где она скользнула по ним языком. Он потянулся к ней, и она подалась вперед, опускаясь к нему на колени, обвивая руками его шею и приглашая его.

Он принял приглашение и наклонился, чтобы припасть к груди ртом. Она всхлипнула, когда он взял сосок в рот, и начала стонать, когда он кружил языком по ее тугому холмику, и ахнула, когда впился зубами.

Затем она выпрямилась, ее пальцы оказались на пуговицах рубашки и начали их расстегивать, а затем стянула рубашку с его плеч. Он притянул ее ближе, удерживая одной рукой за спину, а второй зарылся в волосы, и целовал, пока не потерял контроль над членом.

— Как думаешь, мы можем переместиться в спальню? — спросил он, шепча ей в губы.

— Мне нравится огонь, — ответила она, прикусывая мочку его уха. — Хотя, да. Кровать будет идеальной. Впрочем… — добавила она хриплым голосом. — Все, что мне нужно — это ты.

На мгновение он застыл от ее слов. Скольких же он оставил неудовлетворенными? Затем он вспомнил, где находился, с кем был, и закрыл дверь в прошлое.

— Я весь твой, — ответил он и поднялся на ноги, не выпуская ее из своих рук, ее ноги все еще были обвиты вокруг его талии, а руки — вокруг шеи и он понес ее в кровать.

Как только они рухнули на матрас, Бренна откатилась и включила прикроватную лампу. Его ноги свисали с кровати, Диллон оперся на локти и нахмурился, но не успел произнести и слова, как она прижала его к матрасу.

— Я хочу тебя видеть, — сказала она, стягивая свои ботинки и джинсы и не давая времени возразить. — Я не хочу быть в темноте, не сегодня.

Потому что он был прав. У них было только сегодня, и, возможно, они больше никогда не встретятся вновь. Она не могла представить, что проведет это время в темноте. Бренна получала слишком много удовольствия, лишь глядя на него, в предвкушении прикосновений его рук, губ, наблюдая за выражением его лица, его страстью, потом на его коже.