— Значит моя работа на сегодня выполнена.

Она ущипнула его за сосок, и он вскрикнул.

— Только потому, что я так хочу.

— Командирша.

— Я предпочитаю называть себя ответственной женщиной.

Они переплели пальцы рук.

— Что-то мне подсказывает, что ты чертовски в этом хороша.

— Не всегда, но я не могу не пытаться.

— Я приму это к сведению.

— Хорошо, потому что я хочу кое о чем тебя спросить.

И в этот момент все изменилось. Он повернулся к ней спиной.

— Спокойной ночи.

— Не-а. Даже не думай об этом. — Сказала она, хватая его за плечо и пытаясь перевернуть на спину. Чтобы удержать его, она закинула на него ногу и обвила рукой грудь.

Не то чтобы он не мог пошевелиться, если бы захотел, но она достигла желаемого.

— Тебе лучше быстрее задать свой вопрос. Я засыпаю.

Она помотала головой, ее волосы щекотали его руку.

— Не прикидывайся, что ты похож на мужчину, который сразу после секса чувствует усталость.

— А как насчет того, что сейчас три утра?

— Твои глаза открыты?

— Я могу разговаривать с закрытыми.

— Открой, — приказала она, приподнявшись на локте, чтобы удостовериться, что он послушал ее.

Он искоса взглянул на Бренну.

— Довольна?

Да. Вдобавок она была взволнована, ее ладони вспотели, когда сжала руки в кулаки, поэтому сразу ринулась в расспросы.

— Что означают даты на лопастях вентилятора?

Вены на его висках стали отчетливо видны от напряжения, зрачки расширились. Его сердце стало неистово колотиться.

— Я предпочту не отвечать.

Она проигнорировала надлом в его голосе и продолжила.

— Поэтому я и спрашиваю. Поэтому и хочу знать.

Он перевел взгляд с Бренны на вентилятор, который висел словно Дамоклов меч1. Прежде чем он ответил, прошло много времени, и она уже не была уверена, что он вообще отважится. Затем почувствовала, как он напрягся. Под ее рукой его сердце бешено стучало, и грудь вздымалась и опадала от учащенного дыхания, когда ее вопрос достиг слабой точки.

Она задела за живое. Сильно. Больше, чем ожидала, хотя точно была уверена, что даты были не случайны. Она точно знала, что узнает это, и надавила последний раз.

— Они как-то связаны с твоей службой в армии?

Его мышцы продолжали сокращаться, пульс громыхал, но дыхание стало размеренным, пока он смотрел на вентилятор.

— Тридцать первое мая, две тысячи шестой. Военный джип рядового Форда Вебера подорвался на мине. Ему нужно было больше времени, и он нуждался в оборудовании, которого у меня не было. Я обеспечил его комфортный перелет в Ландштуль1, затем оставил его на носилках, пока занимался парнем, который был за рулем.

— Он выжил? — тихо спросила она, не уверенная в том, насколько сильно нужно выпытывать, чтобы узнать то, что ее интересовало — те ужасы, которые Диллон так долго хранил в себе. То, что она знала точно, он никогда никому не рассказывал, доверив эти события дереву, увековечивая их в памяти вместо того, чтобы произносить вслух.

— Водитель — да. — Он начал играть с прядями ее волос рукой, на которой покоилась ее голова. — Я чувствовал, как Вебер умирает, пока вытаскивал шрапнель из груди парня.

— Мне так жаль. — Это прозвучало жалко, но разве есть слова, которых будет достаточно? Она не имела понятия, что он видел и через что прошел.

— Двадцать седьмое февраля, две тысячи пятый. Террорист-смертник захватил рынок, когда мимо проходил патрульный. В тот день я потерял специалиста Лэна Уотерса. Потратил часы, пытаясь привести его в стабильное состояние. У меня было шесть других пациентов, шансы которых выкарабкаться были намного выше, пришлось оставить его, чтобы осмотреть их.

Во второй раз он произнес слово «потерял» или «оставил». Бренна нахмурилась. Он так же говорил о том, как оставил своего отца, о том, как оставил бабулю. Печаль в ней нарастала, горячила кровь, бурля внутри.

Он винил себя за то, что эти люди умерли, или условия, которые он не смог контролировать?

Была ли резьба по дереву попыткой увековечить или запомнить их, или его способ пережить потери?

Она сомневалась, что он сделал это, чтобы не забыть. Он никогда не сможет забыть.