Глава 11

«B такие моменты хочется чего-нибудь крепкого. Жаль, что c коньяком дела обстоят лучше, чем c объятиями». Виталий Гринберг «Счастливое нечто»

В темноте глухо щелкнул замок.

Элиза откинула голову назад и уперлась затылком в стену, прикрыв веки. Постояла так несколько секунд, а потом прижалась к поверхности всем корпусом, чтобы следом стечь безвольной массой на пол, прижав колени к себе. Руки на автомате потянулись к обуви, и девушка сняла туфли, небрежно отодвинув их подальше освобожденным мыском. Намучилась сегодня держаться на них, пока её...

Непроизвольный судорожный вздох слетел с губ, словно сигнал о том, что уже можно не притворяться. Одновременно с ним она качнулась вправо и легла боком на неровный натуральный паркет, истертый нещадностью времени.

За свои неполные двадцать восемь лет Элиза так и не поняла: не уметь плакать — это сила или слабость?..

Если бы умела плакать, когда душа выламывает ребра в агонии, может, и жила бы легче? Правильнее? Человечнее?

Но вместо этого сейчас приходится лежать, обнимая себя за плечи и ждать, когда внутренняя стихия уляжется. Надеясь, что после… от тебя останется хотя бы что-то годное.

Всегда так. И легче не становится. Просто куда-то внутрь укладывается, копится груз, который тянет ко дну с каждым разом всё интенсивнее и стремительнее.

Девушка перевернулась на спину, подтянув ноги к груди, и оплела их, подобравшись в позу эмбриона. Взгляд, потухший и бессодержательный, уперся в потолок. Будто тьма на нем была какой-то другой, отличалась от всего остального пространства коридора, и там кто-то оставил для неё инструкцию, как пресечь необратимый процесс самоуничтожения.

Сознание превратилось в маятник с бесконечно раскачивающимся стержнем. В одну сторону — ей хочется сожрать себя за сегодняшнее падение. В другую сторону — ей хочется повторить всё от начала до конца, смакуя эмоции Ромы.

Разве не понимала она, что это ловушка?.. И не ему вредит, не его ломает? Сама разрушается, распадается на никчемные лоскутки, кичась мнимой победой?

Понимала, черт возьми! Прекрасно понимала!

И вместе с тем... не могла поступить никак иначе!

Быть для него пустым местом оказалось слишком… слишком невыносимо. Будучи разделенными всего парой-тройкой этажей, оставаться недосягаемыми друг для друга. Сталкиваться везде и сохранять безразличие, демонстрируя всем, какими адекватными бывшими они могут быть.

Четыре месяца она следовала изначальному плану — сосредоточилась на карьере: ей нужно было восстановиться в специальности, окончить брошенную когда-то магистратуру и параллельно решать, куда податься дальше, поскольку задерживаться в строительном сегменте никогда не желала. Четыре месяца стойкости духа. Четыре месяца относительного покоя.

И один случай на конюшнях, перечеркнувший годы упорной работы над собой, принятие безответной любви как опыта, через который многие проходят в этой жизни. Одна его фраза. Одно обещание.

Стало жизненно необходимым доказать этому мужчине обратное — он прикоснется к ней, если сама Элиза этого захочет. Идея не отпускала ее последние недели со дня свадьбы Влада, где состоялась короткая дуэль с Разумовским. Переросла в намерение сломать этого биоробота. И всё вышло из-под контроля, вылившись в восстание, которое толкнуло к безумию.

Почему именно сегодня, девушка не могла сказать. Может, так на нее повлиял ужин с бывшим свекром, а, может, ей просто хочется считать это подходящей причиной, наложившейся на игру во дворе кафе. Как своеобразный привет из прошлого, ностальгия, щемящее и дорогое воспоминание.

Аристарх Станиславович не сказал и не сделал ничего такого, что сподвигло бы ее на визит к Роме. У них состоялся нейтральный, но очень интересный разговор, под конец которого Элиза все же решилась спросить:

— Почему Вы позвали меня с собой? Мы с Вами никогда не ладили. Подозреваю, что в Ваших глазах я всегда выглядела грубиянкой и задирой.

— Но ведь ничего из этого нам сейчас не помешало вести занимательную беседу, — мужчина улыбнулся, едва заметно качнув головой в вопросительном жесте, — да и я не совсем так относился к тебе.

— Вот уж удивили. А как?

— С уважением и благоговейным ужасом, — она рассмеялась, не сдержавшись, — очень мало на этом Свете людей, способных нокаутировать мою мать. Это впечатляет. Хотя, в самом начале я был насторожен, не понимая, что могло связать вас с Ромой, и переживал, что ты ему не подходишь. А потом осознал, что ошибался. Очень сильно ошибался.

Он смотрел прямо, словно в самую душу, произнося последнюю фразу.

Сердце дрогнуло от этого признания. Сжалось тоскливо-тоскливо.