Но по-настоящему испугалась только в тот миг, когда та приблизилась и подпрыгнула, нацелившись на точный удар передними копытами прямо ей в голову…

Оцепенение не позволило пошевелиться. Ведь можно было бы. Серьезно. Можно было бы сдвинуться, попытаться увернуться. Но совершенно отупевшее от страха сознание дало сбой, и Элизу парализовало. Ни одной мысли в неожиданно ясной и пустой голове. И только возникший вдруг привкус неизбежности на кончике языка…

Она следит за тем, как луч солнца играет на краю подковы. И определенно точно понимает, что через считанные секунды металл раскрошит её челюсть. Или череп. Ржание лошади проникает в уши через абстрактную необъяснимую толщу, будто всё происходит под водой, искажающей восприятие слуха.

Действительность кажется нереальной. Фантасмагорической. Далекой от настоящей жизни. Всё замедленно, натянуто, тягуче.

Элиза поддается инерции и закрывает глаза. Наверное, интуитивно хочет пропустить момент, когда её покалечит неотвратимым ударом.

А потом мир вдруг резко меняет свои очертания. Воздушность пространства сменяется твердостью земли, тело словно вращается в центрифуге, неподвластное командам мозга. Девушку подбрасывает, откидывает куда-то неведомой силой.

Голосов вокруг становится слишком много. Крики, обеспокоенные разговоры. Будто её ощупывают, допрашивают, что-то решают… Кости? Кости целы? Раны? Нет видимых? Отделалась легкими ушибами? Царапинами?

Далеко не сразу до неё доходит, что она в чьих-то объятиях, которые бережно перемещают её в неизвестном направлении.

Отрезвил Элизу запах.

До пронзительной боли родной.

Резко распахнув веки, она уставилась на точеный профиль Ромы, постепенно возвращаясь в реальность.

Где он действительно несет её на руках к дому.

И это настолько сильно поражает девушку, что дар речи так и не восстанавливается вплоть до мгновения, когда Разумовский не вносит бренное тело в ванную комнату, медленно опуская на пол.

Элиза чувствует, что ноги ватные и не удержат, хрипло возражая:

— Я не смогу…

Мужчина считывает недосказанную просьбу и аккуратно сажает на мраморную столешницу.

Пока девушка пребывает в прострации, он берет из корзины замысловато свернутое полотенце и смачивает его водой. Затем возвращается к ней и принимается протирать лицо.

Размеренные действия чутко выводят из кокона, окутавшего сознание бессвязностью.

С ужасом Элиза восстанавливает ход событий, поняв, что Рома её спас несколько минут назад. И, наверное, это было подвластно только ему. Никто из присутствующих не обладал ни его рассудительностью и умением молниеносно ориентироваться в ситуации, ни его стремительностью, приобретенной за годы изучения боевых искусств, которыми он увлекался с юношества. Уж девушка-то знала, какое у него натренированное до невозможности тело, на котором проработан каждый миллиметр.

То есть, Разумовскому удалось в последнюю секунду выдернуть её из-под копыт, накрыть собой и откатить от лошади. Вот откуда эффект центрифуги.

А если бы она упала дальше от толпы… получается, всё?..

Интересно, кто-нибудь догадался бы написать на надгробной плите: «Скончалась в порыве ревности»?

— Больно? — Разумовский прекратил свои уверенные движения, когда Элиза ощутимо вздрогнула при последней мысли, прозвучавшей в сознании выстрелом.

Черт возьми… Что она натворила...

Девушка слегка качнула головой и подняла взгляд с уровня мужского подбородка, на который таращилась в нездоровом онемении всё это время, прямо ему в глаза.

Любимая бездна её демонов.

Странно, но до неё впервые за весь период знакомства с ним дошло, что у них одинаковый цвет радужки. Почти черный. И они будто зеркалят друг друга.

Он так и замер с полотенцем у её щеки. А ей вдруг стало жизненно необходимым сию секунду ощутить тепло его тела. Чувственность строго сжатых губ. Трепет от касаний сильных пальцев.

Поверить, что она жива. И что причина этому чуду — он. Только он.

Непреодолимым жёстким порывом, поработившим своей безрассудностью здравую часть естества, Элиза мерно качнулась, подавшись вперед. Для неё восстановившаяся картина мира теперь сосредоточилась в этих глазах напротив. И ничего, абсолютно ничего сейчас не могло остановить этого поступательного движения к ним…

За исключением оглушившего вмиг:

— Я к тебе не прикоснусь, Элиза…

Девушка застыла в сантиметре от его рта, безжалостно продолжавшего вещать в тишине помещения. Рома удерживал её, схватив за запястья, и чеканил слова, которые вбивались в неё клиньями…

— Тем более… после него… — короткая пауза, выдох ей в губы, ощущавшийся горячим ударом по нервам. — Ещё полчаса назад ты целовалась с другим. Поэтому нынешний поступок спишем на состояние аффекта.

Надо же, как благородно он её оправдал… после того, как отшил… как какую-то второсортную суку… Которая то с одним, то с другим.

Флёр флешбэков из их общего прошлого рассеялся.

Секунда — и она ошалело отодвигается. Но не настолько далеко, как планировала, потому что руки так и остаются плененными им.