Он следил за ней внимательно и сосредоточенно, чтобы не упустить ни одной детали — точно загипнотизированный, лишенный воли и разума. И понял, что не дышал, пока не наткнулся взглядом на эти самые трусики, состоящие из микроскопического кусочка плотной ткани, уходящей в сосредоточение женственности, и к этому несчастному кусочку змейками шли изящные нити крест на крест, еще как-то по-божески прикрывая лобок, а вот по бокам их было всего три параллельные линии, больше открывающие, чем что-то скрывающие. И вот эта картина практически заставила захлебнуться собственным возобновившимся дыханием.

Как белье может быть одновременно таким невинно нежным и развратным?.. Подкупающе небесно-воздушным и при этом заставляющим кровь в жилах бурлить под адским градусом, словно гейзер. Разжигать фантазию, притупляя все рефлексы и обостряя какой-то животный инстинкт размножения.

Этот контраст вызвал у него приступ когнитивного диссонанса.

А, может, дело вовсе и не в белье. А в том, что оно именно на этой девушке? Ведь Рома не вчерашний девственник и достаточно насмотрелся на женщин во всеоружии, но ничей соблазнительный вид его не вводил в подобный ступор...

Не подталкивал к краю. Не стирал контроль в пыль.

Элиза смотрела на него откровенно, дерзко и с вызовом.

Она сама откинулась на стену обольстительным приглашающим жестом, и от того, как призывно вытянулась шея, когда макушка ушла немного назад, по хребту мужчины прошёл ток.

Это притяжение аномально. Такого с ним не должно быть. Он никогда не был озабоченным и падким на чьи-то провокации.

Но...

Это случилось вновь.

Сорвавшись за долю секунды, Разумовский взял ее прямо в коридоре у этой чертовой стены, как и в прошлый раз — всего лишь отодвинув лоскуток трусов в сторону, и с той лишь разницей, что на нем была защита... Жестко, резко, беспощадно. В непривычно пошлой манере и позе. В испепеляющем гневе сжимая ягодицы и нападая на девичий рот в исступленных безостановочных поцелуях. Ненавистный самому себе в данном порыве слабости: охотно потворствующий сознанию забыться, а чувствам — выйти на первый план.

Чуждая ему агрессия берет верх над разумом, уступая новому главенствующему фактору поведения — импульсивности. Рома будто тщедушно позволяет слепящему помешательству править собой. Словно что-то внутри давно ждало такой возможности. Желало проявиться в гневе, сожрать спокойствие, дать выход глубоко спрятанному темному неистовству.

Он злится на неё, свирепствует, не понимая, как та Элиза, которую знал раньше, сейчас достигла уровня прожжённой стервы и научилась виртуозно манипулировать… И ведь даже удовольствия от процесса она не получает — уж ему ли не знать, только смотрит иногда по-новому спокойно и триумфально, обдавая завлекающей тьмой взгляда.

Когда безумие закончилось, девушка потянулась к платью, которое так и висело на ее плечах все это время, и подняла собачку замка, теперь уже в обратном порядке скрывая от его взора свое тело. Она больше ни разу не взглянула на него. Тряхнула головой, забрала сумку и повернулась к двери. Её миссия была выполнена.

Роме до зуда в кончиках пальцев хотелось схватить ее за руку, вернуть и всю встряхнуть до дикой боли, поинтересовавшись, довольна ли она происходящим?.. Получила, чего добивалась?..

Но эти мысли показались низкими и недостойными, от них вмиг сделалось невыносимо мерзко. Он лицемерно обвиняет в случившемся только её, словно сам не причастен к этому. А ведь минуту назад самозабвенно брал Элизу, как оголодавшее животное…

Разумовского ошеломляло собственное поведение. Мужчина разрывался в хаотичных размышлениях вплоть до жутких головных болей. Впадал в ярость, ненавидел себя. Искал ответы, пытался уловить какие-то нити. И когда ему показалось, что он близок к чему-то стоящему, что распутает гнилой клубок… она пришла снова.

И снова…

* * *

Это длилось большую часть лета. Знойного и неистового. Как сама Элиза, превратившая существование Ромы в сплошное безумие.

Она словно напитывалась им, а потом исчезала на несколько дней, давая время хотя бы немного прийти в себя. Разумовский несвойственным ему заторможенным умом всё силился вникнуть, что за игру с ним затеяли. Он знал, что не секс был её целью, и девушка солгала, назвав эту причину в ночь, когда началась их неправильная связь. Если бы ей действительно нужен были секс, Элиза могла бы получить его с любым… Рома как мужчина уже давно не единственный вариант для неё в этом плане. Она ведь имела не только постоянного партнера, но и неограниченность в «свободных отношениях» с ним.

Чего не скажешь о самом Разумовском, который чувствовал перманентную вину перед Леной. Он никогда никому из своих женщин не изменял. Пусть и не обещал каких-то серьезных шагов, но обеспечивал верность на весь период и всегда был честен. Сейчас уже почти два месяца ему невыносимо смотреть в её глаза и делать вид, что всё по-прежнему. Притом, что у них давно не было близости. Вот через этот момент Рома никак не мог переступить. Ссылаясь на загруженность, пытался как-то оправдать своё нежелание прикасаться к ней. Наверное, он какой-то не такой мужчина. У него не получалось быть одновременно с двумя и получать от этого удовольствие. Да и удовольствия как такового не было даже с Элизой.