— Как бы мне ни хотелось убедиться, что ты не окажешься в компании придурков, которые абсолютно не заинтересованы в твоих репетиторских способностях, это решать не мне. Я просто должен сделать так, чтобы тебя больше заинтересовало проводить время со мной, и поверь мне, твои репетиторские способности меня тоже не интересуют.

Его рука на моей шее слегка сжалась и в этот самый момент в животе у меня все перевернулось.

— В тебе меня интересует гораздо больше, чем что-то одно. Фактически, ты вся, — пробормотал он тихим голосом. Мы обменялись искрящимися взглядами, прежде чем он снова откинулся назад. — Если только ты не общаешься со мной исключительно ради моих способностей преподавания математики, — добавил он легким тоном.

Без его близости я почувствовала себя неполноценной в своем пузыре, поэтому сосредоточилась на обеде.

— Ну, — признала я с легкой усмешкой, — дело не только в этом. Меня также очень интересует, как ты ухаживаешь за волосами.

Киллиан некоторое время смотрел на меня, а затем расхохотался. Я любовалась красотой его смеющегося лица. Таким я его еще не видела. Лукаво ухмыляющимся? Да. Открыто смеющимся? Нет. И это была моя заслуга.

Он прекратил смеяться и покачал головой.

— Что же, мне придется хранить этот маленький секрет при себе, чтобы продлить наше время вместе, — ответил он, посмеиваясь.

Я кивнула.

— Ты должен, — согласилась я, отправляя еду в рот.

Взгляд Киллиана обратился к моему контейнеру.

— Веснушка, что это? — спросил он, наклонившись вперед и рассматривая мой обед, как странное насекомое.

Я застенчиво проглотила.

— Салат с курицей и киноа под лимонно-базиличной заправкой, — ответила я, надеясь, что ни одна частичка базилика не застряла у меня в зубах.

Широко распахнутые глаза Киллиана вернулись к моему лицу.

— Киноа? — поддразнил он.

Я оборонительно выпятила челюсть.

— Это суперфуд ацтеков, — встала я на защиту своего обеда.

Киллиан, посмеиваясь, покачал головой.

— Господи, — пробормотал он.

— Это полезно.

— Без сомнения, — согласился он, но прозвучало так, будто он думал совсем иначе.

Я наклонилась вперед, передав ему контейнер и вилку.

— Нельзя выражать столько презрения к блюду, не попробовав его, — заявила я.

Замерев, он посмотрел на контейнер, а затем на меня.

— Верю тебе на слово, Веснушка, — сказал он с улыбкой.

Вместо ответа я потрясла перед ним контейнером. Мама точно так же высказывалась о моих «здоровых привычках». Говорила, что здоровое питание равносильно нюханию клея… пока не попробовала мою стряпню. На мой взгляд, я хорошо готовила.

Киллиан драматично вздохнул и наклонился за контейнером, устраивая настоящее представление из того, с какой медлительностью подносил вилку ко рту.

— Я не заразная, — выпалила я.

Киллиан остановился, его взгляд обратился ко мне.

— Я прекрасно об этом знаю, — сказал он, сверкая глазами.

От его слов мои щеки вспыхнули. Больше я ничего не сказала, и он сунул вилку в рот и поморщился. Прожевал, проглотил, а затем посмотрел на вилку и на меня.

— Вкусно, — сказал он в изумлении и сунул в рот еще порцию.

Я победоносно ухмыльнулась.

— Очень вкусно. Ты, должно быть, хороший повар, если киноа в твоем исполнении такое вкусное. — Он вернул мне контейнер.

— Мне, вроде как, приходится готовить, живя с мамой, чей главный кулинарный талант — это разморозить пиццу, — ответила я с усмешкой.

Его лицо быстро утратило дразнящую улыбку.

— Да, но это лучше, чем у меня, Веснушка. Я почти уверен, что выживал на хлопьях, пока сам не научился готовить, и не стал достаточно взрослым, чтобы зарабатывать деньги на продукты. — Он несколько секунд помолчал. — Что произошло примерно через год после смерти отца. А до этого я ел горячее, только когда Эви притаскивала меня к себе и Стегу на ужин, что случалось часто. И все же.

Я перестала улыбаться в тот момент, когда он начал рассказ. Отложив в сторону контейнер, я полностью о нем забыла.

— Килл, это… — начала я срывающимся голосом.

— Такова была моя жизнь, Веснушка, — прервал он. — После смерти отца она развалилась довольно быстро. Моя мама слабая. Она и при жизни отца была дрянной матерью, но хотя бы что-то делала. Еле-еле. Но после его смерти…

Он замолчал, покачав головой.

— Она почти забыла о моем существовании. Не большая потеря для меня, — сказал он, встретившись с моими слезящимися глазами. — У меня был клуб. Они — единственная семья, которая мне нужна. Они дали мне работу. Познакомили с мотоциклами. Кейд отдал мне кучу хлама, которую я отремонтировал, чтобы на нем можно было ездить.