Распахнул веки и увидел серебряный нож, посыпанный серым порошком.

— Мда, — вздохнула Надя. — Не чувствую в тебе силы, юный джедай.

Думаю, не сработало из-за взгляда сестры и из-за моего скудного воображения. Черт. Когда нужно представить нечто ужасное, оно добавляет подробности, запахи, звуки. А в остальное время дрыхнет без задних ног.

Может, я неправильно воспользовался мороком? Мары питались страхом, возможно, и серый порошок работал похожим образом?

— Закрой глаза, — попросил я Надю.

Она надула губы, но подчинилась. Для уверенности я отвернулся от нее и закрыл серебряный нож спиной. Чтобы точно не разглядела.

Кошмары. Морок работал на ужасах. Питался страхом и разбивался сомнениями.

Я закрыл глаза, нырнул в океан памяти, на дно давно забытых, похороненных воспоминаний. Коснулся первого камешка и дернулся всем телом. Перед глазами ожил день побега. Такой смутный, далекий, мутный. Лица людей смазались в чистый телесный холст, одежда потеряла цвета, голоса упростились до одиноких звуков, вместо ночного неба разверзлась черная пустота. Точная дата выветрилась из разума давным-давно. Помню только, что сбежал два года назад, ночью, когда все обитатели поместья спали. Собрал в рюкзак майки, трусы, носки, карманные деньги. Взять с собой еду мне мозгов не хватило. Я вышел из комнаты то ли на цыпочках, то ли выбежал. На мне были то ли синяя толстовка и джинсы, то ли коричневые брюки и желтый свитер, то ли одна пижама. Открыл входную дверь ключами из прихожей и шагнул во тьму. Дальше все как в тумане. Не помню отъезд из города, не помню, как добрался до Зеленоярска. Лишь пустота.

«Не то, — мысленно одернул себя. — Мне нужно оружие. Какое-нибудь воспоминание про оружие. Кинжал или нож».

Вспышка. Я лежу на скамейке в парке. Рядом светит уличный фонарь. На мне три куртки и две пары брюк. С неба срываются крохотные хлопья снега. По телу бежит дрожь, с выдохом изо рта вырываются клубы пара, пальцы на руках синеют, потому что я не нашел перчаток, ноги горят от холода, легкий ветерок убаюкивает и уносит мой разум в царство грез. Я борюсь с сонливостью. Знаю, что умру, если засну здесь. На свет фонаря выходит бородатый мужик. На нем тоже несколько слоев одежды: сверху дырявая зеленая куртка и мешковатые фиолетовые брюки. На голове шапка-колпак как у гномов из детских сказок. Такая с помпоном. Его руки дрожат сильнее моих. Мужик водит ими из стороны в сторону, вырисовывает восьмерки перед собой. Он сжимает в руках предмет. Нож. Нет, скорее, кинжал. Из-за темноты плохо видно. Рукоятка слишком длинная и напоминает копыто. Лезвие слишком кривое — таким только разрывать. Мужик бубнит и бубнит, бубнит и бубнит, бубнит и бубнит, выдыхая облачка пара. До меня долетают лишь слова: «отдавай» и «рюкзак».

Я встаю со скамейки. Пячусь. Выставляю перед собой дрожащие руки. Успокаиваю мужика и заверяю, что сейчас все отдам. А сам срываюсь на бег и кричу. Срываю горло, но кричу. Кричу о помощи. Бегу по парку, по бокам проносятся скамейки и уличные фонари. Бегу на огни города, на свет из окон, которые напоминают звезды в ночном небе. Бегу на звуки машин, на разговоры ближайших людей. Не оборачиваюсь. Мужик несется за мной. Одна секунда стоит моих вещей, стоит моей свободы, стоит моей жизни. Я выбегаю на улицу, в толпу студентов, что идут домой или в общежитие. Они кричат, ругают меня, один даже бьет в лицо, и я падаю на холодную землю. Ничего. Синяк заживет. Главное, что я сбежал. Я выжил.

Я перемотал воспоминание назад, как кассету в видеопроигрывателе. Вновь я в парке, на скамейке, а передо мной мужик с ножом. До сих пор отчетливо помню этот вечер. Этот страх. Это отчаяние в глазах мужика. И этот уродливый нож. Скорее всего, он не был таким. Воображение дорисовало лишние подробности, искривило и вытянуло его. Мужик держал в руке кухонный нож или кусок арматуры. Но я зацепился за ужасный образ. Рукоятка-копыто и кривое лезвие, которым разве что разрывать, а не резать и протыкать. Думаю, на нем были капли крови. Должны быть.

Мысленно подошел ближе к мужику с «ножом». Сердце забилось чаще, кожи коснулся холод того вечера.

Мизинцем правой руки коснулся настоящего ножа в левой и посыпал его мороком, представляя то уродливое оружие. Его очертания. Каждую мелочь в искаженной картине.

Открыл глаза и посмотрел на левую руку. Пальцы обнимали настоящее копыто. Из него торчал треугольный кусок металлического листа с каплями крови. Посередине «кинжала» виднелась синяя лента. Она скрепляла две несовместимые части. В воспоминаниях ее не было. Видимо, морок исправил невозможность оружия.

— Ну как? — спросила Надя. — Сработало.

— Посмотри, — развернулся я к ней.

Когда ее взгляд коснулся кинжала, глаза сестры округлились. С губ сорвался воодушевленный свист.

— Можешь когда хочешь, — широко улыбнулась Надя и протянула руку.

Я не отдал кинжал, поэтому она приподняла бровь.

— Рано, — объяснил я. — Сейчас он хрупок. Любое сомнение развеет морок.

— И зачем мне оружие, которым нельзя пользоваться?

— Нужно вложить веру или страх. Пока не знаю.

— Ладно. Лучше скажи, этой штукой можно ранить Скрытых?

Кинжал в руке задрожал.

— Можно, — спешно заверил я. — Это оружие против чертей. Не сомневайся!

— Окей-окей!

Изолента поблекла, но морок выдержал. Отлично. Позже укреплю его.

Я оставил кинжал на краю стола и перевел взгляд на кружку, в которую кинул два черных волоска. Вода почернела, словно в ней разбавили черную краску.

— Мне нужно кресло, — сказал я и взял ножницы для ногтей.

— Держи, — встала Надя, отошла в сторону выхода в коридор.