Стоит где-то за границей темноты и смотрит, как голая, я давлюсь слезами в круге света.

Я не вижу ничего. Прожектор слепит глаза. Черт возьми, я оказалась на сцене, как и мечтала, только кто сказал, что наши мечты сбываются, как хотим мы? Мои все сбылись не так. Насчет карьеры, семьи… Яна Горского. То, что они делали со мной, чудовищно.

И они оказались правы.

Стоять невыносимо, а они никуда не торопятся. Продюсер за кадром дымит и по подвалу плывет дымка. Я в ловушке. Никто не знает, где я.

Я стою долго.

Плачу, прошу отпустить, но они просто наблюдают из темноты. Начинает казаться, что у меня едет крыша и вокруг нет ничего, кроме бетона и белого слепящего света…

— Скажи правду. И сможешь пойти домой. Иначе мои парни трахнут тебя, а я это запишу. Тогда Горский увидит эту запись. Сама решай. У тебя три минуты.

Губы дрожат.

— Меня зовут Вера, — наконец произношу я. — Я актриса.

По щекам текут слезы. Они снимают общим планом: прекрасно видно обнаженную фигуру. Говорю и ненавижу себя за это. Но другого выхода нет.

— Меня наняли, чтобы я познакомилась с Яном Горским и отвела его в клуб «Небеса» на два свидания…

Всего две фразы.

Все, что от меня хотели. Камера выключается, а я рыдаю в первый раз в голос. Потому что они доломали меня и заставили признаться. Потому что устала и продрогла. А самое главное, Ян это услышит… Это конец.

Это в любом случае конец.

— Тебя отвезут домой после того, как парни с тобой закончат.

Меня уже не снимают. Падаю на колени и плачу в ладонь.

— Вы сказали, меня отпустят!

— Ты слишком упрямая. Нам нужны гарантии, что ты к нему не пойдешь. Думаю, после такого — точно, правда, Вера?

Издевка в голосе.

Внутри меня что-то вопит от страха. Я хочу все исправить. Я не хочу, чтобы со мной произошло это и кажется, что я еще справляюсь с ситуацией.

— Я обещаю, что больше не подойду к Горскому!

Я слышу скрип: кто-то за пределами видимости уходит, открыв скрипучую дверь. Уверена, что это курильщик. Не захотел смотреть на то, что будет дальше…

— Нет! — ору я.

Я плохо помню, что произошло потом. Это было предобморочное состояние, в котором я ничего не соображала, как перепуганный… олененок перед расправой. Я думала, нас будут снимать. То, как эти мужчины делают со мной ужасные вещи. Стояла на куске малиновой тряпки, в которую превратилась моя блузка, ожидая, что сейчас со всех сторон на меня бросятся эти звери.

Меня охватывает дрожь.

Кто-то перехватывает руки горячими пальцами. В ухо дышат и меня валят на пол, одновременно закрывая рот, когда вскрикиваю.

— Дай скотч, — раздается хриплый голос.

Мне хотят заклеить рот, чтобы я не орала. Я надсадно ору в ладонь и пытаюсь извиваться. Но ноги онемели, налились свинцом и больше не слушаются меня. Тело и сознание как будто ватные. Я понимаю, что уже все…

Ощущаю липкий скотч на губах. Его клеят торопливо и грубо. Под него попадают волосы, я ною, ору, чувствуя, что со мной делают похотливые руки этих мужчин. Пока их двое. Они очень торопятся: то ли от похоти, то ли боятся, что не успеют.

Я мечтала об обмороке.

Не хотела я чувствовать, как силой мне разводят колени. Хорошо помню, как я надсадно ору и ничего-ничего не могу сделать — они сильнее меня… Это приговор. Мне. Моей наивности. Личности и, возможно, даже жизни… Я не знаю, чем должна была закончиться та ночь. Что они решили на самом деле. Они вполне могли избавиться от меня, кто знает.

Но мое желание исполняется: я теряю сознание.

Это к лучшему. Я почти ничего не чувствую и не слышу.

Потом помню, что в какой-то момент… дверь ломается. Этот треск и приводит меня в себя.

— Не двигаться!

Почти ничего не вижу, но слышу, как штурмуют студию. Вопли. Стрельба. Руки того, кто издевался надо мной и гнул на полу, исчезают. Я отползаю, раня колени. Трясущимися руками срываю со рта скотч, и он повисает на шее уродливым ожерельем. Я ору так громко и надсадно, что не узнаю собственный голос, полный животного отчаяния.

Только когда отползаю метров на пять и оказываюсь по ту сторону световой завесы, мне удается что-то увидеть сквозь слезы и пыль. Это студия, как я и думала. Свет. Камера. Все устроено профессионально. Есть мебель: диван, кровать и что-то, что я вообще не могу идентифицировать, пока не понимаю, что это цепи, висящие на стене.