В глазах Романа ищу подсказки о своем ребенке, но он непроницаем. Как будто разговора в лесу не было.

— Горский не хочет говорить, пока тебя не увидит. Сильно нервничает. Я тебя выведу, но к нему не подпущу, пока он не передаст мне все, поняла?

Киваю.

— Садись.

Я устраиваюсь на вездеходе, дрожащими руками вцепляюсь в Романа и зажмуриваюсь. На этот раз едем минут пять. Перед поляной, на которой раскидан тент из брезента, он тормозит.

— Спокойно, — за руку ведет меня через строй своих бойцов.

Мой взгляд мечется между ними. Затем догадываюсь сосредоточиться на палатке впереди или что это.

Ян, наверное, там.

Роман отбрасывает брезентовый полог и входит первым.

Я с трудом ковыляю. Каблуки — не для леса.

— Она здесь, — негромко говорит Роман и отходит в сторону, открывая меня.

В первое мгновение не узнаю Яна.

Непривычно выглядит.

Лицо осунулось сильнее. Он и раньше был худым, теперь черты заострились и под глазами темные круги, словно он болен. Но затем понимаю, что он не спит последние ночи.

Из-за меня.

Вместо костюма футболка под бронежилетом. Слева от него Герман в таком же, позади остальная группа поддержки.

От сырости и страха мелко дрожу.

Ян глубоко вдыхает, увидев меня. Холодный взгляд режет на куски.

Холодно, как тогда, в подвале.

Неосознанно обнимаю себя, прикрывшись руками — тоже, как тогда. Одной — латинской буквой V, взяв за плечо. Другой на бедрах.

Приоткрываю губы — мне многое есть, что сказать. Но молчу, как немая. В распахнутых голубых глазах стоят слезы.

Меня продают, как рабыню: за фирму и кровь.

— Она цела, — произносит Роман. — Сделаешь все, и сможешь забрать.

Ян отводит взгляд.

Бросает на стол папку с бумагами и быстро расписывается на каждой черной перьевой ручкой. Слежу за листами — в стопке еще штук двадцать. Бизнес-сделка в лесу. Всего лишь бизнес-сделка… Поставит печати и бизнес перейдет Северному.

— Подавись, — произносит Ян.

Впервые за столько дней слышу его голос.

Стальной, почти неживой — даже говорит вполголоса, но через безразличие проступает боль. Он ненавидит Романа за то, что одержал вверх. Ему больно за то, что приходится отдавать.

— Подавись к херам, — повторяет он и резко пододвигает к нему пачку документов. — Пусть она подойдет сюда.

Обмен в лучших традициях. Он подпихнул к ним бумаги, они должны подпихнуть к нему меня.

У меня сердце пропускает удар.

Все подписано. Теперь главная часть сделки.

— Не торопись, — скупо бросает Роман бойцу, который уже протянул ко мне руки.

Северный изучает документы.

Вдумчиво, один за другим.

Ян смотрит на меня. Тоже изучает, детально: лицо, глаза, фигуру. Осматривает, как осматривал бы новенькую «феррари», побывавшую в руках угонщиков. Замечаю детали, которые не видела раньше: грустный взгляд, крепко сжатые губы. Ян Горский — человек, который идет до конца.

Он ведь уже взвесил все. Ему наверняка доложили, сколько у Романа людей, Герман все рассчитал. Они знают, что меня не отбить без потерь. Поэтому договариваются.

— Все в порядке, — Роман поднимает голову. — Ты забыл еще кое-что.

Ян сжимает зубы.

Я смотрю на напряженную линию челюсти, острый взгляд. Вижу, что загнал эмоции внутрь. Но из всех присутствующих его больше всего задевает за живое. Роман победил, он выкручивает ему руки. Для Горского второе поражение подряд — это удар в сердце.

— Зачем тебе палец, Северный? — цедит он. — Ты не понимаешь, что я не использую отпечатки для доступа уже три года?

— Меня это не касается. Я делаю то, что мне сказали.

— Я отдал фирму. Я заплачу сколько скажешь, и людям твоим заплачу. У тебя в руках сейчас намного больше, чем сраные отпечатки. Но удалять ты мне ничего не будешь. И вкалывать себе я ничего не позволю.

— Нет.

Он цепко смотрит на Северного. Ищет слабые места и не находит, а мой бывший умеет это лучше всего.

— Подумай хорошо. Назови любую сумму.

Начинаю дрожать.

Торг закончится не в мою пользу. Северный непреклонен.

— Я выдвинул условия, Горский. Ты ее не получишь, пока их не выполнишь. Мне не нужны твои деньги.

Бывший прищуривается.

— Ян, — предостерегающе зовет Герман.

Бывший поднимает руку. Заткнись, вот, что это значит.

В горле пересыхает. Я понятия не имею, что у Яна творится в душе, но что-то нехорошее. Как будто он взвешивает будущее: дать отрезать кусок или отказаться от меня.