Сначала перебегаю от дерева к дереву, пока поляна не скроется из виду, затем бегу по узкой тропе. На каблуках — это боль, но снимать обувь еще опаснее.

Внезапно деревья расступаются.

За ними поле.

— Твою мать, — выдыхаю я, как вкопанная, останавливаясь у последней сосны.

Поле перемежается лесополосами, но это свободное пространство нужно преодолеть.

Я не смогу.

Меня заметят!

Встаю за деревом, чтобы не видели сзади — уже слышу, как меня настигают. Ладонями ощущаю ноздреватую кору. Пахнет смолой. Они пытаются двигаться тихо, но в лесу все равно слышно, как ломаются ветки.

— Нет, — шепчу я, покрывшись мурашками до самой шеи. — Только не это…

— Вера!

От хриплого вопля перестаю дышать. Прильнув к коре, выглядываю, надеясь, что мне не показалось. Среди сосен мелькает силуэт в бронежилете.

— Я здесь!

Высовываюсь из-за дерева, все еще боясь показаться в полный рост. Это он. Мне не привиделось. На меня налетает Ян.

— Вера! — он хватает меня за руку.

Держит левой. Правую не вижу. Кажется, сунул под плечевой ремень бронежилета, чтобы хоть немного задержать кровь. Времени перевязать не было.

Мы бежим через траву, я не вижу, просто доверяюсь ему. Мельком замечаю силуэты за нами, но понимаю, что это его охрана.

Сразу теряю скорость.

На каблуках по полю — не могу. И босиком не побежишь.

— Вера! — он пытается взять меня на руки, но только пачкает кровью.

— Ты меня не поднимешь!

Он все равно пытается, словно не понимает, что ранен.

— Ян, не надо, ты меня не удержишь, слышишь?! У тебя шок!

Хочется заглянуть ему в глаза, но Ян на меня не смотрит. Словно я просто вещь, которую он тащит с собой.

Ему помогает охранник.

Взваливает меня на руки, и мы быстро преодолеваем открытое место. Про Германа никто не спрашивает… Они не ждут, что он вернется.

За следующей лесополосой ждут три припаркованных джипа. Телохранитель забрасывает меня на заднее сиденье среднего, рядом садится Ян.

Пока охрана рассаживается по машинам, сбрасываю туфли и опускаю ступни на мягкий ворс ковриков.

Мы спаслись…

Больше не нужно убегать на каблуках и в платье. И прятаться от Богдана тоже! То, чего я жду все выходные случилось — меня спасли. Кажется, спасли…

Когда машина рвет с места, продолжаю смотреть на лес.

— Герман остался там…

— Знаю! — рычит Ян.

Он откинулся на сиденье, запрокинув голову. Дрожащими руками держит платок на поврежденном месте. Его трясет.

— Боже, — шепчу я и кричу водителю. — Есть аптечка?!

— Под передним сиденьем!

Судорожно вытягиваю ящик с красным крестом и раскрываю. Вытряхиваю, торопливо перебираю флаконы. На платке проступает темная кровь. Много крови.

— Зачем ты это сделал… — причитаю я.

Риторический вопрос, но не могу остановиться, так шокировала сцена под тентом. Ладно, первый раз, он импульсивно полоснул по пальцу. Чего не сотворишь в эмоциональном взрыве. Но второй раз, когда он сам сломал кость… От того вопля до сих пор идут мурашки по спине.

Я никогда не слышала такого крика.

Крик Яна будет мне сниться.

Он следит за тем, как я суечусь. Разматываю бинт из автомобильной аптечки, щедро поливаю перекисью водорода.

— Убери платок, Ян.

Он внимательно за мной наблюдает.

Даже бесит.

Чего пялится? Нависаю над ним, от лесных ухабов дергает и трясет, но я держусь. Аккуратно пытаюсь приподнять скомканный платок, боясь того, что под ним.

Он сам отрывает ткань от раны, со стоном поджав губы.

Машину снова встряхивает. Чуть на Яна не падаю. Накрываю бинтом кровавое месиво, которое осталось на месте пальца и смотрю в его измученные глаза.

Боль адская, наверное.

— Зачем ты это сделал… — снова шепчу я.

Хотя вопрос, наверное, не зачем.

Почему.

— Ты же меня ненавидишь, — шепотом продолжаю я. — Ты меня задушить хотел. Я тебе всю жизнь испохабила.

Каждую фразу произношу после паузы.

Я их все услышала от Яна в свое время.

Он молчит. Все слышит и взгляда не отводит. Глаза затуманены болью, он бледный, как полотно. Обессиленно полулежит на заднем сиденье, но спина напряжена. Так от боли бывает. Я так же без сил валялась на кровати, но с напряженными мышцами в ожидании новой волны боли, когда рожала…