Дышит часто, но носом. Плотно сжатые губы побелели.

Пытается перетерпеть.

— Тебе нужно обезболивающее, — роюсь в аптечке, ощущая, что плачу, жаль, что Германа нет с нами, он бы быстро понял, что вколоть. — Я не знаю, какое, Ян…

Горло сжимает спазм, и я вытираю запястьем слезы.

Я не знаю, что делать, в этом проблема.

А еще в нем.

В Яне Горском.

— Зачем… — сдавленно рыдаю я.

Просто эмоции. Копились с тех пор, как я села в самолет и теперь они выплескиваются наружу со слезами и тупыми вопросами.

Я держу бинт на кисти — это все, что могу. Надеяться, что кровь остановится. И пытаться не плакать. Ян левой рукой убирает волос с мокрой щеки и заправляет за ухо.

Он как пьяный, только от боли.

Разжимает спекшиеся губы:

— Нужно уметь жить с тем, под чем ты сам ставил подпись, Олененок… Прости меня.

Опускаю взгляд, чтобы не смотреть ему в глаза.

Не могу.

Взгляд падает на руки. На пустое место без пальца, костяшки разбиты — только не сегодня, уже поджили, ссадинам дня два. Наверное, разбил от злости, когда меня похитили. Или, когда звонил Роману, не зная, что со мной делают, а ему не отвечали. Когда кинули, как какого-то лоха. А он не такой. Ян Горский ненавидит, когда его макают лицом в грязь. Любым способом докажет свое.

— Прости, — продолжает он. — Злата и ты — моя вина. Я был уверен, что смогу тянуть время… Что я нужен им и ей ничего не сделают. Я думал, можно тянуть время и делать вид, что готовлю фирму к продаже. Но ее почти сразу убили…

— Ты бредишь, — шепчу я, хотя знаю, почему он говорит это мне.

Просто поверить трудно.

Ян Горский и чувство вины несовместимы.

— Нет, Олененок… Мне жаль, что ты… оказалась… здесь из-за меня.

Пока вожусь с правой, левой рукой Ян гладит мокрую щеку, а затем пытается оторваться от сиденья и тянется ко мне.

— Ты мешаешь, — сварливо бормочу я, мягко это пресекая. — Нужно найти обезболивающее.

Щеки и так мокрые, но рыдать у Яна на глазах не хочу. Украдкой вытираю лицо, копаясь в аптечке. Шприц. Хорошее обезболивающее. Знаю, что Ян смотрит на меня, только я упрямо делаю вид, что сосредоточена на том, чтобы сломать ампулу. Не хочу признавать, что его слова тронули меня. Но лучше всяких слов говорит отсутствие пальца. Железобетонный аргумент.

— Вколю, станет полегче.

— Ты умеешь делать уколы? — бормочет он, наблюдая, как я закатываю рукав, протираю внутреннюю сторону локтя с выпуклыми венами, спиртом и аккуратно ввожу иглу. — Не знал…

Ты еще многое обо мне не знаешь, Ян.

Он часто дышит носом.

Сейчас обезболивающее подействует, и он перестанет быть таким откровенным. Придет в себя и вернется в привычную замкнутую, холодную и отстраненную ипостась. Это сейчас у него прут голые эмоции из-за того, что не может держать лицо. Трудно оставаться сдержанным, когда сходишь с ума от боли.

— Тебе лучше? — замечаю, как разглаживается лицо.

Он кивает.

Дыхание становится ровным. Ему нужна настоящая помощь, там, наверное, осколки кости в ране… Ножом кромсал, не жалея. Осторожно заматываю руку в бинт, завязываю на запястье. Поправляю футболку, сбившуюся под лямками бронежилета, и убираю со лба влажные волосы.

Ян мутными глазами следит за мной.

Почему-то жалко эту скотину.

Джип сворачивает и тормозит.

Оглядываюсь. Вместо того, чтобы выбираться, мы заехали дальше в чащу. Проселочная дорога оборвалась, но джипы проломились дальше — до заросшей бетонки. То здесь, то там разбросаны старые бетонные сооружения.

— Где мы?

— Это брошенная военная часть, — объясняет телохранитель, прежде чем выйти из авто. — Нашли ее, когда обследовали местность.

В глубине леса замечаю еще машины. У нас привал или они здесь базу организовали? Дверь распахивается, и Ян спускает на землю ноги. Перед ним присаживается телохранитель.

— Господин Горский, я должен вас осмотреть.

— Она меня перевязала… — еще несобранный, он отдергивает руку.

— У меня есть медицинские навыки. Вам нужна помощь.

— Со мной все в порядке! — рычит он.

Лучше бы позволил. Но Ян встает, оттолкнув телохранителя.

— Ян, что мы здесь делаем? — зову из салона. — Разве мы не едем домой?

— Сначала нужно выяснить, что с Германом.

— Его убили! Я видела, как он дрался.

— Нет, он жив, — Ян оглядывается, кожа выглядит серой, вид осунувшийся, но он приходит в себя. — Они не идиоты убивать того, кто столько обо мне знает. Пытают — возможно. Убили — нет. Его привезли?

Последние слова адресуются охраннику.

— Да, господин Горский…

О ком он?

Хмурюсь, быстро надевая туфли и выхожу из машины.

Ян обходит бетонное сооружение, и бьет кого-то.

— Как тебе это, мразь?! — орет он, до меня доносится звуки ударов.

Огибаю угол и вижу, что на земле лежит мужчина в наручниках, ноги обмотаны скотчем. Его уже несколько раз били и лицо в крови.

— Роман… — с ужасом узнаю я.

Его взяли живым.

Ян бьет и не может успокоиться.