Отступаю, чтобы сохранить дистанцию и лопатками упираюсь в стену.

Ян кладет руку мне на лицо — ту самую, без пальца. И хотя все закрыто бинтом, немного неприятно, что он выбрал именно покалеченную.

Словно хочет напомнить, как много за меня отдал.

Наклоняется еще ближе. Ощущаю дыхание на губах, но Ян смотрит в глаза: пристально, как змея перед броском. Блеск в глазах холодный и металлический. Тоже, как у змеи.

— Я тебе верю, — вдруг говорит он, и жадно целует меня.

От шока не успеваю отвернуться. Пальцы жадно впиваются в щеку, не давая этого сделать. Он целует меня, захлебываясь дыханием. Ян больше не может скрывать боль. В этом поцелуе было столько чувств… Боль, тоска, жадность. Было все. Только любви не было.

Я, кажется, понимаю, почему он отрезал палец: по сравнению с болью от нашей первой брачной ночи эта боль ничтожна. Ее можно терпеть. Физическая рана поболит и заживет. Душевные ноют всю жизнь, никогда не успокаиваюсь.

Думаю, если бы ему предложили отрезать второй палец в обмен на то, чтобы его больше никто не предал, он бы сделал это.

Ради этого он готов терпеть все.

Ян отрывается от моего безвольного рта, чтобы посмотреть в глаза.

Я не ответила.

Не сопротивлялась.

Ничего не сделала, настолько была ошеломлена.

Не поцелуй, а исповедь.

Он бы словами сказал меньше.

Он берет меня за подбородок, с вызовом глядя в глаза.

— Ян! — зовут его из подвала.

Ни слова не говоря, Горский смотрит в глаза еще раз и уходит. Я кутаюсь в ветровку, приходя в себя на прохладном ветру. Мне бы в собственных эмоциях разобраться. Но хотя бы дрожь и шок после неудачного покушения прошли. Клин клином вышибает.

Смотрю вслед Яну, а затем бреду к машинам. До утра немного времени подремать.

Но не могу уснуть. Ворочаюсь под ветровкой, от которой пахнет Яном, и думаю о нем.

Вспоминаю вкус губ. Чувства и страсть в поцелуе.

Меня грызет тоска.

Самой от этого тошно, но наваливается такая тоска по прошлому, что на сердце камень. В поцелуе было то, что мы потеряли после свадьбы. Навсегда. В тот миг не вернуться и заново жизнь не прожить. И так паршиво, когда что-то тебе напоминает об этом.

Если бы он сказал что-то… Или я бы ответила, либо влепила пощечину — ну, хоть как-то отреагировала, тогда бы поцелуй так сильно меня не зацепил…

Ненадолго удается заснуть, а будит меня запах дыма — ароматный и приятный. Пахнет шашлыком. Над соснами светлеет — скоро рассвет.

Выбираюсь из машины.

Тихонько иду к костру. Там несколько мужчин, Ян, кажется, тоже.

— Начинаем через час. Я поговорю с Северным в последний раз и уезжаю с женой в столицу…

Обо мне говорят.

Сбавляю шаг.

— Переговоры проведу в самолете, если понадобится. Заберите Германа, проследите, чтобы все хорошо прошло. Санитарный вертолет на всякий случай. Если ранен, везите в ближайший крупный госпиталь…

— Шеф…

Ян оборачивается.

— А ты… Как спалось?

Пожимаю плечами и сажусь у костра на бревнышко. Охрана сваливает.

«А ты» после поцелуя звучит странно.

Может, мне это привиделось?

Ян берет на нож кусок жареного мяса с лопуха и предлагает мне.

— Оленина. Ребята пожарили. По дороге сбили.

Сморщиваю нос.

Во-первых, это напоминает трапезу садистов в охотничьем домике, которые сожрали косулю. Во-вторых, максимально неаппетитно выглядит.

— Мне лучше сэндвич.

Но Ян пробует с удовольствием и облизывает пальцы.

— Вкус молодости, — бросает он. — Точно не хочешь?

— Нет, спасибо… Ты раньше охотился?

— Когда в молодости работал на приисках, бывало, сбивали оленей и кидали в кузов. Свежая дичь.

Точно дичь.

Вспоминаю, наше знакомство. Теперь понимаю, откуда его «Олененок»… Застыла в свете фар, я много таких сбивал… Эх, Ян. Оказывается, мне еще повезло, когда он отнес меня в машину, а не кинул в кузов на шашлык.

— Ты работал на приисках?

Ян вдруг замыкается.

Забылся и много выболтал, увлекшись жареным мясом. Он откусывает и кивает. Молча и мрачно.

— А как ты… После приисков и сбитых оленей, как ты смог подняться до таких высот?

Раньше я об этом не задумывалась.