Уйдет у нас на свидание с Микой максимум два часа, с ребенком ничего за это время не случится. А что тёща по голове стукнутая… вырастила же она Рину нормальным человеком? Значит, и малыша ей можно доверить.

Сегодня я наконец переезжаю домой, а то тёща меня выжила из собственной квартиры, как ёж — ужа в сказке Толстого. Рина поставила матери условие: или она переезжает в съемную квартиру неподалеку, которую я ей уже присмотрел, или переезжаем мы, но тогда ни внука, ни дочь она не увидит.

Посетовав на жестокую судьбу и поскрипев зубами, тёща условие приняла.

Возле своей машины, припаркованной у самого кафе, я еще раз обернулся: Микроб и его мать сидели за столиком и мирно беседовали. Можно сказать, миссия выполнена.

Теперь пора заняться делом, которое волновало меня гораздо больше, ведь если мозг Погосяна поврежден, Рина вряд ли ему поможет.

Усевшись за руль, я поехал в роддом, в палату, которая пару дней заменяла мне квартиру. Рина полностью заживила свои внутренние повреждения, оставив послеоперационный рубец на животе таким, какой он должен быть. Врачи не могли нарадоваться динамике заживления и согласились Рину быстро выписать.

По пути я заскочил в цветочный магазин, купил ее любимые ирисы, хотя те, что я дарил, были еще живы. Ну а как иначе — муж едет забирать жену с новорожденным сыном!

Ольга Владимировна сидела на скамейке напротив входа в роддом, ждала меня. Заметила нашу машинку-мандаринку, вскочила, отдернув юбку, помахала мне пакетом, откуда выглядывало что-то голубое, купленное для ребенка. Припарковаться было негде, я нашел место аж возле торца здания.

Совершенно не хотелось оставаться с этой змеей один на один, но выбора не было. Взяв букет, я поспешил к ней. Вопреки ожиданиям, тёща не стала брызгать ядом, напротив, улыбнулась и сказала:

— Ее любимые цветы, молодец. Но конверт для новорожденного ты не купил — откуда тебе знать? И платье я захватила для Дариночки красивое, белое, почти свадебное. Это ж событие, которое бывает раз в жизни! Малыш увидит свет.

— Ровно в три здесь, возле входа, нас будет ждать профессиональный фотограф, — отчитался я, забирая у нее объемный пакет. — Идемте.

Ольга Владимировна встала на цыпочки, обняла меня.

— Ты прости меня, Саша. И авансом прости: не знаю, куда вредность девать, но буду стараться, раз уж у меня такой сынок появился.

«Эмпатия» подсказала, что тёща ко мне равнодушна, она хочет сохранить контакт с дочерью, потому решила вести себя со мной вежливо.

— Забыли, — сказал я.

Благополучно миновав пропускной пункт, где в прошлый раз мегера меня отказывалась впускать. Теперь на ее месте сидела полная улыбчивая женщина, с которой не возникло проблем. Мы с тёщей поднялись к Рине. Она уже ждала, ребенок спал в кроватке. Тёща налетела на него, давай сюсюкать и перекладывать в кружевной конверт, приговаривая:

— Красавец какой! Ну просто богатырь!

Ольга Владимировна забрала разбуженного малыша, я — вещи жены. Рина, которой нельзя поднимать тяжелое, взяла меня под руку и, попрощавшись с персоналом, мы на лифте спустились в холл, миновали турникет и попали под прицел объектива Олега. Тёща засуетилась, поправила костюм, отдала мне ребенка и распорядилась:

— Держи. А ты, Дариночка, рядом встань и тоже держи, как будто вы вдвоем ребенка несете.

Я понял, чего она хочет, улыбнулся в объектив, Рина тоже. С ребенком на руках мы прильнули друг к другу и так шли до машины, а потом женщины расположились на заднем сиденье, и я повез их домой. Помог тёще подняться, пока Рина ждала в машине, напоминая:

— Нам понадобится час, максимум два. Берегите наше сокровище.

И снова вместо порции недовольства тёща выдала:

— Надеюсь, тот паренек, к которому вы едете, выживет. Не переживай за Лёню.

Похоже, у тёщи включился мозг, и она смекнула, что качать права бессмысленно: Рина выбрала меня и останется со мной, мы теперь единое целое. Правильное взаимодействие с нашей ячейкой общества — залог хороших отношений с дочерью.

— Спасибо… мама, — выдавил из себя я.

Тёща аж вздрогнула, потупилась и прошептала:

— Тебе спасибо, Саша. Беги!

В машине Рина пересела на переднее сиденье и, пока мы ехали, жадно смотрела в окно.

— Так странно, — сказала она, — кажется, у меня агорафобия развилась от сидения в четырех стенах… А еще — такой радостный момент, а мне вообще не весело. Ты же понимаешь, что я не всесильная, и если у Мики наступила смерть мозга…

— Будем надеяться на лучшее. Мне еще хуже, он ведь меня собой закрыл, когда Лизкин воздыхатель стрелял. Хочу или нет, часть вины на мне.