— Что будем делать? — спросил Матвеич, окруженный юными подопечными.

Димидко поджал губы и развел руками. Вместо него ответил Тирликас, который лучше ориентировался в экстренных ситуациях:

— Микаэль ранен, тяжело ранен. Кто и зачем стрелял, будет ясно в течение часа. Сейчас Погосяну делают операцию, никто и ничем ему помочь не может. После операции тоже ясности не будет. В лучшем случае с ним все понятно станет завтра. — Он обернулся к толпе. — Видите, люди расходиться не собираются. Нам придется отыграть свою роль до конца. Всем, кроме окровавленного Сани, которым только детей пугать, а ждать, пока он отмоется от крови, мы не можем. Так что Нерушимый — в раздевалку, остальные — движемся на стадион…

— Секунду! — крикнул я Льву Витаутычу. — О ранении нужно сообщить отцу Мики. Они в ссоре…

— Я знаю, — кивнул Тирликас. — Все сделаем. Пока иди в подтрибунное, прими душ и переоденься, ты весь в крови. Дождись меня, никуда один не уходи — опасно.

— Хорошо. Сможете принести мою сумку из автобуса? — спросил я уже на ходу. — Рина все это видела, не хочу, чтобы она волновалась.

— Сделаю, — пообещал Тирликас. — Вряд ли покушение покажут во время прямой трансляции, но я тебя понимаю.

Сперва мы шли все вместе. Парни старались не показывать, что расстроены и взволнованы, ведь люди на трибунах не видели, что Погосян тяжело ранен, они узнают об этом позже.

Рядом со мной шагал Микроб, раздувал ноздри, сопел и хмурился. Наконец он сказал, глянув на меня:

— Мика, выходит, тебя спас? Это ведь в тебя зачем-то стреляли?

— Зачем-то стреляли, — повторил я.

— Никогда себе не прощу, что травил его, — произнес Микроб дрогнувшим голосом. — Он искупил вину игрой. А теперь еще и кровью… это слишком!

— Мика бы все равно так сделал, — проговорил я. — Это было от души, да он и не собирался прыгать под пули, само так вышло. Стрелявший — дурак. Знать бы его мотивы…

Только одно приходило на ум: еще один «старовер», то есть фанатик, увидевший во мне самородка, опасного для рода человеческого. Или нет? Или у него личные счеты со мной? Но как, когда я ни разу его не видел? Может, просто шизик, и Голос нашептал, что меня надо убить? Скоро узнаем.

Перед выходом на поле мы разделились: я и Тирликас, а также журналистка Ольга, пассия Микроба, и Олег остались, я направился в раздевалку, где было, как в резиденции олигарха: все серебристо-белое, сияющее, автоматическое. Подошел — двери разъехались. Сделал дело в туалете, шагнул — механизм в бачке сработал, спуская воду, свет выключился.

Не просто лавки, как в раздевалке на старом стадионе, а банкетки на гнутых титановых ножках. Есть просто душевые кабинки, изолированные, где струи воды бьют под разным углом, есть душ Шарко и джакузи.

Я глянул в зеркало. Кровь была везде: на футболке, шортах, даже на лице, словно я кого-то загрыз. Скинув одежду на пол, я принял душ, а когда вышел из кабинки, обернувшись полотенцем, то направился к своему шкафу №1, приложил руку к сенсорной панели — дверца открылась.

И одновременно вошел Тирликас с моей сумкой. Не переодеваясь, я забрал ее, достал телефон и набрал Рину. Она сразу же ответила:

— Привет! Смотрю открытие. А ты чего не на поле?

Ага, значит, о происшествии скажут позже. У телевизионщиков установка — сделать людям красиво, а шокировать потом.

— Да ногу подвернул. Звоню сказать, что все в порядке, не волнуйся…

— Не клади трубку. Мать приходила. Говорит, что к тебе явилась какая-то шмара и требовала встречи. Типа вопрос жизни и смерти. По описанию на Лизку похожа.

— Она и мне звонила и писала, — признался я. — Отвечать я не стал.

— Правильно! Это ж надо, какая наглость.

— В общем, я жив-здоров. Скоро, часам к восьми, буду у тебя. Отбой.

Дав мне договорить, Тирликас сказал:

— Стрелял Лужков Егор Михайлович.

У меня глаза на лоб полезли. Внук того самого Лужкова, который в этой реальности ни разу не мэр? Спрашивать я об этом, естественно, не стал. Мое удивление Лев Витаутыч трактовал по-своему.

— Ты его знаешь?

— Нет. Но фамилия знакомая. За что он хотел меня убить, выяснили?

Губы Тирликаса растянулись в удавьей улыбке.

— Да. Еще до допроса раскололся. Он влюблен в Лизу Вавилову и считает, что ты — единственное препятствие на его пути к счастью, она ему отказывает, потому что до сих пор влюблена в тебя.

Я хлопнул себя рукой по лицу.

Вот тебе и «староверы», и заговоры. Как там говорится? «Ищите женщину». Лиза слышала его угрозы, пыталась предупредить, но ее никто не послушал. Если бы она была более опытной, сообщила бы это Димидко или Тирликасу. А может, она сама не верила, что этот ботаник решится…