Прошедшие события вспоминались с трудом. Еле удалось восстановить последовательность событий. Наконец вспомнилось, что откат превратил меня в психа, я хотел сбежать и затеряться, а потом подрался с Витаутовичем. А еще я всерьез думал, что взмахом руки могу заставить камеры поломаться.

Испанский стыд!

На самом же деле сотрудники отеля видели мою цыганочку с выходом, и это может здорово навредить моей репутации.

Я был худшим в мире реалистом, мой мозг готов был принять любой бред за истину. Как же хорошо, что позавчера предупредил Льва Витаутыча об откате, он заподозрил неладное и решил за мной понаблюдать!

Из-за меня отменили рейс. Рина ждет и места себе не находит. Что ей сказали?!

Может, я сокрушался бы сильнее, но под действием успокоительных был слегка пришибленным и туго соображал…

— Очухался? — донесся из темноты голос Витаутыча, он включил свет, и я на мгновение ослеп, закрыл глаза рукой.

А когда проморгался, увидел у Тирликаса кровоподтек на скуле.

— Долбанный откат! — прошептал я, закрывая глаза. — Спасибо, что остановили. Я был не в себе. И извините за…

— Ерунда. Не ерунда, что местные все видели и наверняка сольют информацию СМИ.

— Наркоман я, ага — Димидко так тоже думал. А что мешает наркоману играть в футбол? Я ж не постоянно, и не во время игры. Пусть говорят.

— Ну, если так… — Витаутыч задумался. — И как часто такие… спецэффекты?

— Редко. Но это рандом, результат всегда непредсказуем. Два мощных отката подряд маловероятны, потому я и не злоупотребляю.

Я специально говорил так, чтобы было непонятно, о чем речь — на случай прослушки, пусть думают, что я на веществах. Тирликас подыграл:

— Вернемся, пойдешь в клинику.

— Нет смысла…

— Я сказал — пойдешь. Парней убедил, что у тебя бывают изменения сознания после сильного физического и эмоционального перенапряжения. Спи. Вылет у нас в десять, и так на день задержались — не тащить же тебя беспамятного, будут вопросы.

— Дарина в курсе, что мы не разбились, а просто задерживаемся? — задал я главный вопрос. — Ей нельзя нервничать.

— Да. Я об этом позаботился, — кивнул начальник команды, вставая.

— Спасибо, — поблагодарил я его еще раз.

«Парни хоть город нормально посмотрели», — подумал я, засыпая.

В самолете «титаны» делали вид, что ничего не случилось — видимо, Тирликас хорошо с ними поработал, но поглядывали косо. Интересно, кем они меня считают? Наркоманом или психом? Спасибо Димидко, отчитывать не стал, он один зыркал волком, но по совету Тирликаса не доставал нравоучениями и не пугал, что выгонит из команды. Только Микроб, сидящий рядом, смотрел с сочувствием.

Самолет набирал скорость, мимо проплывали другие воздушные суда, ожидающие очереди на взлет. Я изо всех сил старался не думать о вчерашнем дне, но мысли с мазохистским упоением возвращались к неприятной теме.

Наиболее стыдным казался момент, когда я заколдовывал камеры.

Все, репутация наркомана обеспечена! И при медосвидетельствовании ко мне будет повышенное внимание. Как бы не нашли что-то, из-за чего меня можно не допустить к играм!

— Что было вчера? — спросил я и сразу же себя поправил: — В смысле, удалось ли распространить ролик, где видно, что потасовку устроили хозяева и подставили Рябова?

Мой вопрос услышал Димидко, сидящий в параллельном ряду, и ответил:

— Да ни хрена! Скандал распространился на весь мир, а ролик — локально, среди «селтиков».

— Ничего, это не поражение на информационном поле, — уверил нас Тирликас. — Правда всплывет, уж я об этом позабочусь. «Рейнджерсы» в Лиге Европы будут играть с другими командами, и перед игрой материал по-любому попадет к их соперникам. И если мы получим репутацию бешеных варваров, что не так уж и плохо, пусть боятся, то они прослывут подлецами, бьющими исподтишка, что гораздо хуже.

«Титаны» увозили из Глазго негодование и жажду реванша, я — жгучее чувство стыда.

— Ну а как вам город и заграница в принципе? — спросил я у парней, чтобы отвлечься.

— У нас лучше, — ответил Круминьш. — Лондон, судя по твоим фото и тому, что я читал, красивый, Глазго — так себе.

В Шереметьево нас встречала толпа журналистов, причем встречала как героев. Впервые я возрадовался, что за железный занавес не просачивается информация из Европы. Мы помахали руками репортерам, отвечать на вопросы не стали, Димидко пригласил их в Михайловск на завтрашнюю встречу с общественностью.

Мы расселись в автобусе, я написал жене: «Любимая, еду. Соскучился жутко» — и снова вырубился, прибитый успокоительным, а проснулся возле дома, когда все начали выгружаться. На именных часах, подаренных Горским, было четыре вечера. Временная разница сожрала два часа. Я поискал взглядом нашу апельсинку, но машины ожидаемо не было — Рина уехала на работу и скоро должна была вернуться. Только сейчас дошло, что надо проверить сообщения. «Буду в пять. Целую» — написала жена.