Второй тип повторения проявляется в детских играх. Фрейд описал ребенка, который выбрасывает из кроватки игрушку, плачет об утрате, а затем снова тянется за этой игрушкой – и все лишь для того, чтобы снова ее выбросить и повторить этот мучительный цикл. Как-то раз в семейной поездке я спала в одной комнате со своим младшим братиком, который, по-моему, целую неделю только этим и занимался. Мне тогда было лет шесть, и я отчетливо помню, как пыталась понять, почему он снова швыряет пустышку через всю комнату уже через секунду после того, как кто-нибудь встанет с постели, поднимет ее с пола и отдаст ему.

При третьем типе повторения пациент рассказывает о травмирующем переживании из прошлого и переживает его заново прямо во время рассказа. Фрейд отмечал, что пациенты словно снова оказываются в тех же обстоятельствах, как «если бы эти события происходили прямо сейчас, а не представлялись в форме рассказа о прошлом, который предпочел бы услышать врач». [45] Таким образом, воспоминания о травмирующих событиях, по-видимому, стирали границы между прошлым и настоящим, вызывая непреодолимое противоречие.

Четвертый и самый навязчивый тип повторения он назвал шикзальцвангом (нем. Schicksal «судьба, участь» и Zwang «навязчивая идея» – прим. пер.), или неврозом судьбы. В этом случае травмирующие переживания выходят за пределы разума и отражаются в самом поведении. Пациенты повторяли неприятные паттерны в отношениях и заново переживали одни и те же события, не осознавая этого и не имея возможности остановиться. Над повторением этого типа Фрейд ломал голову сильнее всего. Разве пережить ужасное событие один раз недостаточно? С какой целью пациенты снова и снова ставят себя в ситуации, где им приходится заново переживать самые ужасные события в жизни?

Этот сценарий ставил под сомнение теорию Фрейда о том, что человеческое поведение основывается на стремлении к удовольствию. Если человек – существо, стремящееся к удовольствию, то какого черта он последовательно повторяет свои самые ужасные и болезненные переживания?

Нащупав компульсивную силу в основе этого, на первый взгляд, необъяснимого поведения, Фрейд пришел к выводу, что в основе стремления к повторению негативных переживаний лежит нечто «более примитивное, более элементарное, более инстинктивное, чем принцип удовольствия, который это нечто подавляет». [46] У этого импульса к повторению должно быть какое-то другое, гораздо более темное происхождение, чем у большинства человеческих импульсов. Фрейд заключил, что это компульсивное повторение производит впечатление «демонического принуждения». [47] Здесь, по-видимому, нужно остановиться и подчеркнуть: деструктивный импульс к повторению казался столь мощным и темным, что единственное объяснение, к которому пришел Фрейд, заключалось в том, что это потусторонняя демоническая сила.

Компульсия – сила, которой невозможно сопротивляться, или мощная побудительная сила. Слово компульсия происходит от латинской приставки com – «с», «вместе», и глагола pello – «бью, толкаю, привожу в движение». Если мы и говорим о том, что мы якобы кого-то притягиваем, то это не может подразумевать осознанного желания или выбора. Сила, которая заставляет нас повторять один и тот же цикл, не подвластна нашему собственному выбору. Этот импульс исходит из глубины пережитого опыта и толкает нас вперед так, что потом этот путь совершенно обескураживает и сбивает с толку.

Компульсивное повторение хорошо известно и проявляется даже в случаях, когда у людей нет доступа к сознательным воспоминаниям о событиях, которые они повторяют. Часто повторение происходит как раз на годовщину исходного события – и даже в тех случаях, когда у человека не сохранилось воспоминаний о нем. Бывает, что люди много лет подряд повторяют одно и то же событие в один и тот же день, несмотря на то, что оно причиняет им сильную боль и порой подвергает реальной опасности.

Это особенно жестокая правда о травмирующем переживании: время ему не преграда, и оно не подчиняется обычным правилам временной формы и не ограничивается моментом, в который происходит. Травмирующие переживания так или иначе нас преследуют – в мыслях, снах, а иногда и действиях, которые мы неосознанно повторяем.

Есть ли в этой жестокой правде хоть что-то кроме жестокости? Почему они нас преследуют? Почему мы вынуждены переживать их снова и снова? Что за сила принуждает нас к этому? И какова ее цель? Что можно с этим сделать?

Как-то раз я слушала лекцию Галена Строусона, сердитого академика, который пытался опровергнуть все научные и философские обоснования того, что наше представление о самих себе – это нарратив. Сэр Кристофер Рикс, литературный критик и ученый, дал изящный, язвительный и убедительный ответ: «Похоже, проблема в том, дорогой Строусон, что вы неверно ставите сам вопрос. Важные вопросы никогда не формулируются так: „Правда ли это?“. Они звучат так: „Какая правда за этим стоит?“». [48]