Шрифт:
И шарики играют.
Звенят в руке.
Протяни и коснешься.
Теттенике слышала, как уходили принцессы. Недалеко. Они остались за дверью. Говорят о чем-то. О ней? Не важно. Главное, золотые бубенцы звенят в её руках. Поют.
Красиво.
– Мама?
Тишина. Но дышится легко. Ветер принес сухой воздух, горячий, какой бывает в середине лета, когда солнце слишком уж щедро делится теплом своим. И воздух этот высушивает слезы.
А Теттенике…
Видит дороги.
И первая сама ложится под ноги. Эта дорога, она… она почти проваливается, спеша затянуть Теттенике в видение. Только она хозяйка своему дару. Она… и видение мелькает перед внутренним взором.
И вправду дорога.
Прочь.
Конь идет, несет обоих. Через горы. По-за границу их… и она, Теттенике, счастливо прижимается к груди мужчины, который станет её мужем. Нет, он не обманет.
И слово данное будет крепко.
Они поселятся… где-то, не суть важно. Она видела белостенный дом, не большой, но и не маленький. Сад. Розовый куст. Дитя в колыбели. Счастье было таким всеобъемлющим, что на глаза навернулись слезы. И потому она не сразу поняла, когда мир этот начал рассыпаться, поглощенный тьмой.
Та появляется грозовою тучей.
Пеплом, что кружится будто снег. И люди выходят из домов поглядеть на этакое диво. Они удивлены. И соседка Теттенике, пухлая женщина, от которой всегда пахнет сладко, вытирает руки, бормоча что-то про погоду. Не та она ныне.
А потом…
Потом тьма ложится на море. И море вскипает. А она, добравшись до берега, пожирает всех и вся…
…Теттенике кричит.
И задыхается этим криком. Она успевает открыть глаза.
– Тише… вот на, выпей… Бруня, да не стой столбом, намочи тряпку какую…
Её обнимают.
Успокаивают.
Гладят. Говорят наперебой. И щебет этих голосов, как ни странно, возвращает саму способность дышать. Она захлебывается, и мокрая тряпка, которая, кажется, была шелковым шарфом, не раздражает.
– Видела? – Ариция Ладхемская сует под нос что-то на диво вонючее.
– Д-да.
– Опять страшное?
– Да, – Теттенике отодвинулась. – Убери. Что за…
– Соли нюхательные, – Ариция сама понюхала изящный флакон и скривилась. – Действительно, гадость редкостная! Но ведь помогает.
В дверь постучали.
– Тетте?
– Все хорошо! – Теттенике размазала воду по лицу. – Просто… мы тут с девочками…
Она развела руками и брат, который заглянул, хмурый, злой, смутился. Кажется, он не ожидал такого.
– Доброго вечера, – Летиция Ладхемская присела, склонив голову. Странные все-таки у них, в Ладхеме, привычки.
– Мы решили попить чаю, – взмахнула рукой Ариция Ладхемская.
– И вот… – добавила Мудрослава.
– А… – брат явно растерялся. Но тут же взял себя в руки. – А кричал кто?
– Я, – призналась Теттенике. – Просто… испугалась немного.
– Чего?
– Бровей.
– Бровей? – переспросил брат.
– Именно, – Летиция расправила юбки. – Понимаете, у нас зашла речь о красоте. Например, в Ладхеме женщины сбривают брови.
– З-зачем?
– Говорю же, для большей красоты.
На лице брата появилось выражение недоуменное.
– И волосы тоже. Чтобы лоб был высоким и красивым. Как у меня, – Летиция повернулась боком и потрогала. – Правда, уже отрастать начали… и вот даже не знаю… удивительно, что у вас такого не делают.
– У нас наоборот, – поддержала беседу Мудрослава. – Брови чернят. Некоторые и вовсе рисуют, чтоб широкие, вразлет… а у вас?
Брат моргнул.
– У нас только гулящие малюются, – голос Брунгильды звучал глуховато. – Если кто вздумает, то и ославить могут.
– А в Ладхеме скорее не поймут, если выйти к людям без должного макияжа… а вот еще я слышала…
Брат попятился.
Осторожно так.
– Погодите! – Ариция в два шага оказалась рядом. – Не спешите уходить! Нельзя оставлять вопрос нерешенным.
– Бровей?
– И их тоже! Вот скажите, я красивая?
– Безусловно, – брат поклонился и добавил. – Душа моя радуется, когда глаза видят столько воистину прекрасных женщин. Но прошу простить меня, дерзкого, прервавшего вашу душевную беседу. Не будет ли наглостью с моей стороны велеть, чтобы подали вам что-то… помимо чая?
И удалился.
Быстро так. Теттенике в жизни не видела, чтобы дорогой брат от кого-то сбегал. Это было настолько… настолько удивительно, что она и рот приоткрыла.