Чарльз ужасно расстроился. Что он натворил или, вернее, едва не натворил? Он чуть не подрался с лучшим другом, и из-за чего? Из-за того, что не смог отнестись к его словам просто как человек, а не как южанин. Он повел себя в точности как Уитни Смит с его бандой. Скрытая до сих пор темная бездна гордости, таившаяся в нем, потрясла его.

– Болтун, прости, мне очень жаль, – сказал он, вытерев губы ладонью.

– Ладно, забыли, – откликнулся Билли не слишком дружелюбно.

– Надо было Слокуму…

– Я сказал, все нормально. – Он еще несколько секунд изучал друга свирепым взглядом, но потом его гнев остыл. – Все вышли отсюда, – кивнул он в сторону двери. – Кроме тебя, Слокум. Твои представления о дисциплине здесь не слишком популярны. И кто-то уже должен тебе это объяснить.

– Билли, – встревоженно сказал Фрэнк Пратт, – если ты это сделаешь, против тебя будет половина корпуса.

– Не думаю. Но я все равно не упущу такой возможности. Уходите.

– Я посторожу снаружи, – сказал Чарльз. – Никто тебе не помешает.

Поступок Чарльза понял бы любой кадет. Северянин решил разобраться со Слокумом, а южанин стоял на страже, и это говорило о том, что именно поведение Слокума, а не его происхождение стало причиной схватки.

– Поторопись, – сказал Чарльз новичку, который пытался застегнуть помятую рубашку трясущимися руками. – Ботинки наденешь в коридоре.

Юноша вышел, за ним Фрэнк. Чарльз посмотрел на луизианца:

– А тебя что, силой тащить?

– Нет… нет!

По-крабьи, боком кадет попятился к двери и, уже очутившись в коридоре, припустил бегом.

Чарльз окинул взглядом полутемный коридор. Там не было никого, кроме Фрэнка Пратта, который сидел на корточках у стены и с опаской смотрел вверх. Пенсионер, работавший в буфетной, вышел из своей двери, запер ее, потом молча посмотрел на Чарльза и Фрэнка и пошел наверх, так и не произнеся ни слова.

Чарльз прислонился к двери умывальни, все еще приходя в себя после того, что случилось. Вдали горн проиграл первые ноты отбоя. Из умывальни раздался негромкий испуганный вскрик, а потом гулкий звук первого удара.

Билли вышел десять минут спустя. Из его носа сочилась кровь, на тыльной стороне ладоней выступили синяки. Казалось, в остальном драка прошла для него без последствий, но, приглядевшись, Чарльз заметил в глазах друга легкую неуверенность.

– Можешь идти? – спросил он.

– Да, а вот он еще какое-то время не сможет. – Билли снова посмотрел на Чарльза и сразу отвел взгляд. – Я как-то уж слишком этим наслаждался.

От лестницы им уже махал рукой Фрэнк Пратт, призывая поторопиться. Все трое получили бы по взысканию, если бы не вернулись в свои комнаты до вечернего обхода.

Впрочем, Чарльза это мало заботило. Он думал о словах друга. Может, Билли так расстроился из-за своего злорадства, потому что Слокум был южанином?

– А что будет, если Слокум обо всем расскажет? – с тревогой спросил Фрэнк, когда они подошли к лестнице.

– Я постарался ему объяснить, что лучше этого не делать, – ответил Билли, поднимаясь по ступенькам. – Думаю, он понял, что если наша короткая встреча будет упомянута в рапорте или в устном донесении, то единственное, что я сделаю перед своим отчислением, – это навещу его еще раз. И его луизианского холуя заодно.

– Вообще-то, – продолжил Фрэнк, – ты мог бы открыто обвинить его в издевательстве над тем новичком…

Билли покачал головой:

– Если я это сделаю, Слокум станет героем, а я – еще одним мстительным янки. В Академии и так неспокойно. Думаю, лучше оставить все как есть.

Его мрачный голос наконец подтолкнул Чарльза произнести те слова утешения, в которых Билли так отчаянно нуждался.

– Ты сказал, что слишком наслаждался, но я тебе не верю. Что бы ты ни сделал, Слокум это заслужил.

Билли бросил на друга благодарный взгляд. Ни один из них больше не заговаривал, пока они поднимались по темной лестнице. Чарльз чувствовал себя подавленным. Теперь было совершенно очевидно, что они оба поддались той же заразе, от которой страдала вся страна. И он дал себе слово, что сделает все, чтобы не стало еще хуже.

Слокум объяснил свои синяки неосторожным падением с лестницы. Луизианец благоразумно промолчал. Жестокая охота на «плебеев» прекратилась.