И все же о происшествии каким-то образом прознали, сочтя драку схваткой между группировками. Некоторые северяне и уроженцы Запада, услышав, что один кадет поколотил другого, сразу приняли сторону Билли. Южане в основном стояли за Слокума. Роль Чарльза в этой истории в обоих враждебных лагерях была воспринята с гробовым молчанием, и это казалось столь оскорбительным и в то же время нелепым, что Чарльзу оставалось только смеяться.

Через неделю от Фица Ли он узнал, что кадет из Луизианы рассказал собственную версию происшествия. Он говорил друзьям, что Билли напал на Слокума после того, как тот по неосторожности критически отозвался о билле «Канзас-Небраска».

Почему же он так долго молчал? – спросили его. Чтобы об этом не узнали офицеры, ответил он. Ведь он прежде всего думал о своих товарищах, поэтому настоящая причина ссоры от него ускользнула.

– Вот как? Ускользнула, значит, – проворчал Чарльз. – Так просто взяла и ускользнула. И в других двух-трех случаях тоже.

– Или больше, – с мрачной улыбкой заметил Фиц.

Чарльз был вне себя. Он заявил, что вытащит луизианца за шкирку на вечернем построении и вколотит ему в глотку всю его гнусную ложь. Билли и Фиц насилу его успокоили.

Постепенно интерес к драке угас. Кадеты снова общались с Билли и Чарльзом, а Слокума словно бы не замечали, то есть все вернулось к тому, как и было до этой истории.

Однако ссора все же оставила дурные воспоминания, став еще одним неприятным событием, которых и так в эти дни было уже немало.

Вскоре подошло время, когда выпускникам предстояло покинуть Вест-Пойнт. Среди них были Стюарт и парень из штата Мэн по имени Олли Ховард, у которого Чарльз купил хорошее, хоть и не новое одеяло. Билли собирался в отпуск.

Все только и говорили о переменах, которые ожидались осенью. Уже почти десятилетие правлению Академии рекомендовали ввести пятилетний курс обучения, и министр Дэвис наконец решился на это. Половине новичков надлежало учиться по новой программе, другую же половину ожидал прежний четырехлетний курс. Разделили их так, чтобы выпуск все равно происходил каждый год.

Пятилетний учебный план был рассчитан на то, чтобы исправить излишний, по мнению многих, упор на математику, естественные науки и инженерное дело. В новом курсе обучения было больше английского языка, истории, ораторского искусства и, кроме того, добавлялся испанский язык.

– За каким чертом мне еще один язык? – жаловался Чарльз. – Мне и французский-то не одолеть.

– После войны появилось много новых территорий, и там как раз испанский очень распространен. Во всяком случае, я слышал такое объяснение. – Билли закрыл саквояж, потянулся и подошел к окну.

– Драгунам не о чем говорить с мексикашками, – возразил Чарльз. – Они просто стреляют в них, и все.

– Не думаю, что мексиканцы сочли бы это очень смешным, – покосился на него Билли.

Чарльз пожал плечами, признавая правоту друга, но тот этого не видел – опершись двумя руками о подоконник, он смотрел на знакомую фигуру, ковыляющую по плацу. Заметив Билли в окне, кадет тут же отвернулся.

– Слокум, – мрачно произнес Билли.

Чарльз подошел к нему:

– Уже получше ходит.

Арканзасец скрылся из вида. Чарльз отвернулся от окна. Уже много дней его терзало чувство вины, и сейчас оставалась последняя возможность сказать что-нибудь по этому поводу до начала долгих каникул.

– Знаешь, мне так паршиво после той ночи, – начал он. – Не из-за Слокума. Из-за того, что я чуть было не ударил тебя.

Билли отмахнулся, и Чарльзу сразу стало легче.

– Я не меньше твоего виноват, – сказал Билли. – Думаю, для нас обоих это был полезный урок. Так что пусть все обзывают друг друга как хотят, пусть собачатся. Мы не должны этого делать и не будем.

– Точно. – Слова друга обрадовали Чарльза, но он почувствовал, что в них было больше надежды, чем уверенности.

На несколько мгновений оба замолчали. Чарльз стряхнул с брюк приставшую к ним соломинку из конюшни. Желание поделиться тем, что давно наболело, было сильнее его.

– Хочу еще кое-что сказать. Все время, пока я здесь нахожусь, я чувствую ужасный стыд, потому что я южанин. Я словно человек второго сорта… Не надо, не отрицай. Вы, янки, во всем нас обставляете. Мы берем только своей выносливостью.

– Даже если это и было бы правдой, во что я не верю, выносливость – не самое плохое качество для солдата.

Чарльз не обратил внимания на комплимент.

– Быть южанином здесь означает всегда стоять ниже остальных, стыдиться своего происхождения, беситься оттого, что ты один такой плохой, а все остальные вроде бы сама добродетель. – Он вскинул голову. – Но ведь это же не так, будь я проклят!

– Полагаю, самодовольство – общая болезнь всех янки, Бизон.

Улыбка смягчила вызов в глазах Чарльза.