На рассвете зевающий лодочник нашел Купера лежащим без чувств за столом. Он весь горел как в лихорадке.

– Тащите эту тачку сюда. А вы все отойдите в сторону.

Первая фраза была адресована рабочему, вторая – любопытным, бродившим по дюне возле форта Моултри. Ремонтным работам постоянно мешали местные жители или курортники, приехавшие сюда на лето. Из-за этого Билли часто выходил из себя.

Так было и на этот раз. Довольно грубо он велел какому-то семейству собрать свои корзинки для пикника и уйти с дюны, которую рабочие уже уменьшили настолько, чтобы на ней не могли залечь снайперы. Погода снова изменилась, и наступила необычная для ноября жара. Пот лил так щедро, что Билли повязал на голову красный шейный платок, чтобы уберечь глаза.

Он увидел, как из форта вышел капитан Фостер и замахал рукой. Билли оставил рабочих и быстро пошел навстречу старшему офицеру. Заметив, что Билли опять работает босиком, Фостер посмотрел на него неодобрительно, но на этот раз ничего не сказал, явно озабоченный чем-то другим.

– Гарднера отправили в отставку. У нас будет новый командир.

– И кто же?

– Майор Роберт Андерсон.

– Мой брат знал одного Роберта Андерсона в Мексике. Артиллериста. Он окончил Академию на несколько лет раньше Ли.

– Это он и есть. Кентуккиец. И рабовладелец. Полагаю, министр выбрал его, чтобы успокоить местных.

Такое решение было вполне понятным. Попытка Гарднера перевезти орудия и боеприпасы из арсенала вызвали настоящую бурю возмущения.

Но рабовладелец во главе форта в Чарльстоне? Едва ли это хороший знак, подумал Билли.

Однако он изменил свое мнение, когда майор прибыл в гарнизон.

Роберту Андерсону было пятьдесят пять. Высокий, седовласый, безукоризненно вежливый, он то и дело упоминал Бога и заявлял о своей беззаветной преданности знамени и мундиру. Андерсон храбро сражался в Мексике, был ранен у Молино-дель-Рей, что еще больше повысило его авторитет в армии. Билли он показался суровым, но абсолютно честным человеком, достойным доверия.

Через несколько дней после того, как майор принял командование, он приказал подать лодку, чтобы осмотреть Самтер. Билли и Фостер сели на весла, Даблдей – на корму. Андерсон сказал, что не хочет брать рядовых, чтобы не порождать разные слухи и домыслы о цели такого осмотра.

Они сделали полный круг, обойдя пятиугольную крепость. Потом Андерсон приказал остановиться и стал внимательно изучать кирпичную кладку стены левого фланга. Достигая пяти футов в толщину, стена вздымалась на пятьдесят футов над низкой линией воды и была обращена на северо-запад. Форт был спроектирован с двумя оружейными ярусами, но закончить успели только амбразуры нижнего яруса. Выше просто зияли дыры площадью шесть или восемь футов.

– А теперь, пожалуйста, давайте подплывем к экспланаде, – сказал Андерсон, закончив осмотр.

Каменная экспланада находилась перед узким входом в задней стене укрепления. Она выходила на юго-западную сторону, была примерно триста футов длиной и двадцать пять шириной. Они привязали лодку рядом с проходом и забрались на каменную площадку. Прежде чем заговорить, Андерсон обошел ее кругом.

– Я кое-что почитал о первоначальном проекте этого форта, джентльмены, – сказал он. – Он построен на славу. Десять тысяч тонн гранита в основании плюс шестьдесят или семьдесят тонн камня и дробленых ракушек. Если здесь создать хорошие запасы продовольствия, эту крепость можно удерживать бесконечно долго. Даже такими малыми силами, как наши.

– Но, сэр, если мы начнем усиливать Самтер, это наверняка будет расценено как угроза, – заявил капитан Даблдей.

Билли подумал, что этим замечанием Даблдей проверяет кентуккийца. Когда Андерсон заговорил, в его голосе впервые прозвучала резкость.

– Разумеется, капитан. Я не собираюсь заниматься Самтером прямо сейчас. Но вам не следует заблуждаться. Эти форты принадлежат законно избранному правительству в Вашингтоне, и никому больше. С Божьей помощью я буду делать то, что необходимо, чтобы защищать его в соответствии с полученными мной приказами. Хорошо, пока я увидел достаточно. Будем возвращаться?

– А он покруче старины Гарднера, – прошептал Билли Фостеру, когда они возвращались к лодке.

Фостер ответил одобрительным кивком.

На следующий день, когда Бретт шла по Митинг-стрит со свертками в руках, кто-то окликнул ее. Обернувшись, она с удивлением увидела Форбса Ламотта.

– Добрый день, мисс Бретт! – Он приподнял шляпу. – Могу я пройтись с вами? Позвольте взять у вас один из свертков?

– Нет, Форбс, я спешу.

Извинение получилось неловким, но Бретт не хотела поощрять Форбса. Щеки у него были красными, как яблоки, глаза лихорадочно блестели. Он наверняка коротал время в салуне «Миллз-Хауса». Насколько она знала, для него это было привычным занятием.

Получив отпор, Форбс шагнул в сторону и через мгновение уже смотрел, как Бретт быстро уходила вперед по улице.

– Сука, – пробормотал он, отступая в тень гостиничного входа.

На самом деле он вовсе не хотел ее оскорбить. То есть, конечно, хотел, но не всерьез. Он ненавидел Бретт Мэйн за то, что она предпочла ему этого пенсильванского солдафона, но он все равно был в нее влюблен. Бретт относилась к тем девушкам, на которых женятся, в то время как ее сестра годилась только для развлечения. Они встречались примерно один раз в неделю, когда ей удавалось устроить безопасное свидание.