Кто-то из прохожих, ставших свидетелями этой сцены, обругал Купера. Один или двое попытались его толкнуть, но Орри встал рядом с братом и отпихнул их. Джордж тут же подскочил к одному из обидчиков, который был намного выше его, и, глядя снизу вверх, заявил:

– Я в этом городе гость, но ты меня запомнишь, если сделаешь хоть шаг.

Орри засмеялся. На мгновение ему показалось, что всех прошедших лет словно не было и он снова видит перед собой молодого кадета Хазарда из Вест-Пойнта. Грубияны ретировались вместе с немцем.

В воздухе стоял запах пороха, духов, табака и разгоряченных тел. В небе сверкали синие и лимонно-желтые огни. Музыку заглушал грохот пушек, сквозь который лишь изредка пробивалась барабанная дробь или звуки трубы.

– Не припомню, чтобы я когда-нибудь видел тебя таким злым, – сказал Орри старшему брату.

Купер резко остановился и оглядел лица четверых людей, которых он так любил и которые, как он надеялся, смогут понять, какую мучительную боль он испытывает.

– А потому, что я взбешен тем положением, в которое меня поставили этой проклятой декларацией. Я совершенно не понимаю, как мне ко всему этому относиться. Чему я должен быть верен? Я не хочу считаться предателем штата, который любил всю жизнь. Но еще больше я не хочу быть предателем нации. Союз расторгнут. Но какого черта…

– Купер, пожалуйста, не ругайся, – тихо прошептала его жена.

– …наш предок проливал кровь, чтобы создать этот Союз? Если вы пока не чувствуете, что вас словно раздирают на части, – лишь дайте срок. Эти жалкие безумцы просто не понимают, что натворили для себя, для своих сыновей, для всех нас. Не понимают!

Сильно побледнев, он отвернулся и быстро пошел вперед; его силуэт четко вырисовывался на фоне ярких праздничных огней. Остальные поспешили за ним. Бретт попыталась немного успокоить Юдифь, которая от потрясения не могла произнести ни слова, хотя ее не так-то просто было вывести из равновесия. Орри все больше понимал, насколько верны горькие слова брата.

От пушечного грохота у Джорджа разболелась голова. Он как будто не слышал ни радостных криков, ни смеха и музыки, а только эту нескончаемую канонаду. И думал о Мексике. Стоило только прикрыть глаза, и можно было легко представить, что война уже пришла и на улицы Чарльстона.

Снова и снова мимо Орри проплывали лица, искаженные неровным светом огней и гневом. С каждой минутой в горящих глазах и разинутых ртах становилось все меньше человеческого. Грубые эмоции уродовали обычную внешность, делая людей похожими на горгулий, и это превращение повторялось почти на каждом лице, которое он видел.

Бретт крепко держала брата за руку. То и дело толкавшие их люди пугали ее, и она в страхе жалась к Орри, надеясь на его защиту. Купер и Юдифь шли сразу за ними, последним шагал Джордж, зорко оглядываясь по сторонам, чтобы быть готовым дать отпор в случае необходимости. Однако никто больше не обращал на них внимания.

Орри видел, как трое городских щеголей сначала тыкали тростями в старого негра, а потом облили его пивом из огромной кружки, вероятно взятой в баре отеля за их спинами. Видел, как рвало возле железной коновязи пьяного в дым уважаемого члена методистской церкви, у которого из заднего кармана брюк торчало горлышко бутылки. Видел жену ювелира с Митинг-стрит, которая обнималась с каким-то незнакомцем в темном дверном проеме. Бесчинства царили повсюду.

И повсюду были лозунги. Их выкрикивали во все горло, несли на бумажных плакатах или шелковых полотнищах, очевидно состряпанных на скорую руку. Орри и его спутникам пришлось даже пригнуться, когда над ними понесли знамя с надписью: «Руки прочь от прав южан!»

Выпрямившись, Орри почти сразу увидел Хантуна, который торопливо шел вслед за знаменосцами.

– Орри! Добрый вечер.

Муж Эштон коснулся шляпы, украшенной синей кокардой. Таких Орри за вечер уже видел не один десяток. Галстук у Хантуна был развязан, подол рубашки торчал из-под жилета; для такого щепетильного человека подобная неопрятность казалась необычной.

Но ведь и сам этот вечер был необычным. По крайней мере, для Орри и его близких. Необычным и зловещим. И ехидная улыбка Хантуна, не предвещавшая ничего хорошего, только подтвердила это.

– Вам нравится праздник? – спросил он.

Вопрос был задан всем пятерым, в нем прозвучала неприкрытая злоба – как показалось Орри, направленная в основном на Купера.

– Не особо, – ответил Орри. – Мне противно видеть, как добропорядочные южнокаролинцы превращают себя в дураков.

Однако Хантун, казалось, пропустил его сарказм мимо ушей.

– На мой взгляд, – как ни в чем не бывало продолжал он, – такое веселье вполне оправданно и простительно. Мы объявили всему миру о своей независимости. – Он посмотрел на Бретт. – И разумеется, эта независимость требует обратить внимание на всю федеральную собственность, находящуюся в Чарльстоне. Таможня, арсенал, форты – всё. Мы уже создаем специальную группу представителей, которая отправится к Бьюкенену для переговоров. Передача всей собственности суверенному штату Южная Каролина теперь обязательна.