Может быть, кому другому она бы и отказала, но не мне. Я умею располагать людей. В каком-то смысле работа такая.

— Да вот… с сыном поссорилась… ну то есть не поссорилась… хотя… нет, поссорилась… Он опять пить начал, кредитов набрал, микрозаймов всяких. А у них с Ленкой скоро ребёночек родится! Пора уже за ум взяться, так нет. Я на него и накричала. Он на меня. Ленка в слёзы. А мне к мужу возвращаться надо: он после инсульта совсем плохой, надолго не оставишь… Эх, ну что за жизнь, а?! Что за жизнь…

Попутчица вытирает слёзы рукавом, шмыгает. Лезет за бумажным платком.

— И денег вечно нету, а Ленке и Денису — это сын мой — помогать надо? Надо. Ремонт дома сто лет не делали. Куртке моей семь лет! Из неё уже — вон смотри! — нитки лезут. Скоро развалится, и буду голая бегать по первому снежку!

Женщине кажется, что она плачет во весь голос. На самом деле слёзы и правда текут рекой, но тихонько. Ей кажется, что она голосит, а на самом деле её еле слышно, но слова льются из неё неиссякаемым потоком: чем больше говорит, тем больше хочется продолжать. Жалеет себя, злится на сына. И на себя злится. Завидует Ленке: та молодая, почти здоровая и курточку купила вот только в сентябре. Устала от мужа — и за это тоже на себя злится. Голодна. Толком не спала всю неделю, что гостила у сына: изводила себя, попрекала, что плохо воспитала своего Дениса, злилась, обижалась,

Ох, как же я люблю ночные разговоры! Всё напоказ перед внимательным незнакомцем, тенью замершим у окна.

Бормочу в ответ ничего не значащие слова утешения, а в ответ слышу тихий плач и бессвязный поток слов.

«За что?.. Дениска… Дура я… За что? Устала… Сколько ещё? Устала… Сил нет… За что?»

Скоро попутчица выдыхается и засыпает, уронив голову на сложенные на столе руки.

Вздыхаю и снова смотрю в окно. Дома. Деревья. Столбы. Деревья. Темнота, изредка пронзаемая светом фонарей и фар. Как красиво. Можно бесконечно смотреть на это движение.

Через пару часов поезд замедляется. За окном незнакомый город в загадочной дымке утреннего тумана.

Интересно, кто сядет тут?

Неинтересный мужик и заплаканная женщина спят крепко-крепко. Готов поспорить, у него разболится голова и будет трещать целый день. А вот у Натальи Андреевны, наоборот, уже через сутки наладится сон, улучшится цвет лица, она станет выглядеть моложе и спокойнее. И проблемы с сыном больше не будут доводить её до слёз. Вообще ничто не будет её расстраивать, обижать, злить или тревожить. Разве не прекрасно?

Из-за тумана город за окном кажется таинственным и ненастоящим. В густой дымке тонут очертания приближающегося вокзала. Стук колёс кажется глуше, а голос диспетчера — ещё неразборчивее, чем обычно.

Поезд останавливается.

Вскоре дверь купе приоткрывается, и злюка впускает моего нового попутчика, хмурого блондина с тощим рюкзаком за плечами.

Эх, он выглядит неразговорчивым, и я, подавив разочарованный вздох, отворачиваюсь к окну. На перроне здоровенный мужик фотографирует на телефон обнявшуюся парочку.

— Изгнание на счёт три! — вдруг произносит блондин.

Я удивлённо поворачиваюсь к нему и вижу, что он смотрит на меня точь-в-точь как проводница-злюка. Правой рукой блондин держит у уха телефон, а левую с зажатым в нём ножом он вытянул в мою сторону. Сумасшедший!

— Раз.

Я пытаюсь вскочить. Но не могу. Что-то будто держит за ноги.

— Два.

Что такое?! В чём дело?! За что?

— Три!

Сияющий знак летит ко мне, сорвавшись с кончика ножа безумца. Снаружи прилетает ещё три знака. Пятый врывается в купе через пол.

Они сливаются в смертоносное бело-синее пламя и…

— Готово, — Егор с мрачным удовлетворением оглядел то, что осталось от «болтливой тени»: покрытый чёрным налётом потрёпанный игрушечный заяц и еле различимый тёмный силуэт у окна.

Егор надел перчатки, сунул зайца в рюкзак, покрытый вышитыми знаками и выглянул в коридор.

Встревоженная проводница тут же кинулась к нему.

— Как люди?

— Всё в порядке. Спят. Наш специалист говорит, что мы вовремя успели, и «тень» не нанесла непоправимого урона. Спасибо, что сообщили о подозрительном пассажире!

— Вам спасибо!

— Место, где сидела «тень», надо очистить: вымыть солёной водой, освежить цитрусами — можно апельсиновые шкурки положить, можно фрукты нарезанные рядом поставить, главное, чтобы было побольше натурального запаха.

Проводница кивнула.

— Люди проспят ещё часа два, — продолжал Егор. — Тогда переведите их в другое купе и можно заняться очисткой. Главное, успеть до сумерек.

— Хорошо! Всё сделаем.

Егор попрощался с ответственной девушкой и вышел из душного сонного вагона на перрон.