— Господа, первый вагон и паровоз сошли с рельсов и лежат под откосом, полностью разбитые. Возможно, это диверсия, а возможно — несчастный случай. Все, кто может помочь, прошу вас идти к голове поезда и принять меры к спасению потерпевших крушение. Кроме того, нужны эфирные светильники и люди, умеющие оказывать медицинскую помощь. Я, штабс-капитан Ипполит Васин, прошу всех вас принять посильное участие. Доктор Серов уже оказывает на месте крушения медицинскую помощь и ему нужны люди, обладающие даром. Все, кто обладает хоть каким-либо даром, прошу прийти на помощь. Это наш долг, господа, перед гражданами нашей страны.

Толпа пассажиров тут же зашумела, активно обсуждая эту новость. Послышались женские охи и ахи, и от толпы отделилось несколько человек, в том числе и одна женщина, а офицер побежал дальше.

— Пойдём, Женевьева, нас позвали.

— Маман, но почему мы, что мы можем сделать с нашим даром?

— Многое, дорогая, очень многое.

— Но зачем, давай не пойдём?!

— Ты же слышала, что сказал этот офицер?

— Да, мама, но чем мы сможем помочь?

— Это не важно. Долг дворянина в том и заключается, что он всегда стоит на страже своего Отечества и граждан, если он, конечно, не ренегат и не дурно воспитан.

— Там же, скорее всего, только пассажиры третьего класса, ну, или второго, одни крестьяне да рабочие?

— И что? — холодно отозвалась графиня, подхватив кожаный саквояж и перевесив на плечо небольшую сумочку с револьвером.

— Ты же их презираешь?

Графиня сделала несколько шагов, не отвечая дочери. Как только они отошли подальше от основной массы пассажиров, она остановилась, поставила саквояж на землю, обернулась к дочери и, пристально глядя в её глаза, ответила.

— Презирать — не значит отказывать в помощи. Запомни это на всю жизнь. Ты должна всегда стоять над толпой, стоять, а не падать, и ты же должна всегда заботиться о тех, кто ниже тебя, если это является твоим гражданским долгом или призванием. Долг и Отечество — вот две черты, которые ты никогда не должна преступать, если хочешь сохранить своё лицо. А если ты перешагнула их, то тогда ты достойна большего презрения, чем они.

— Но…

— Никаких но! Предателем всегда стать легко, тяжело остаться верным своему долгу. Целые поколения твоих предков служили Склавии, и предавать свои корни — значит умереть духовно, а где духовная смерть, там близко ходит и обычная. Запомни это, моя девочка.

— Я поняла, мама, — тихо пробормотала Женевьева, — а сейчас мы что выполняем?

— Свой гражданский долг. Нас позвали, и мы идём. У нас обеих есть дар, мы обе, точнее, я одна, могу оказывать медицинскую помощь, меня этому учили в институте благородных барышень. Кроме того, мы просто должны знать, что происходит, так что, у нас есть целых три причины, чтобы идти туда.

Девушка кивнула и дальше шла уже молча, ни о чём не спрашивая и напряжённо обдумывая материнские слова. Ей многое стало сейчас понятно, очень многое, но не всё сразу укладывалось в её голове.

Шли они до головы поезда довольно долго. Фонаря с собой не имелось, а вдоль насыпи идти оказалось очень трудно. Временами приходилось обходить росшие совсем рядом с рельсами кусты, да и по насыпанному гравию быстро не побегаешь, благо одеты они, спасибо маман… оказались по-походному и не цеплялись длинными подолами за всё подряд.

Увидев впереди разгорающееся пламя, они поспешили на свет, и вскоре пришли к поверженному вагону. Дойдя до него, они смогли оценить масштабы разрушения и увидеть множество пострадавших.

— Видишь? Мы к месту. Сейчас мы здесь нужны. Ого! Вот это да! — словно глупая девчонка, вскрикнула графиня. — Смотри, какая картина висит в воздухе?!

Женевьева и сама увидала необычную картину, которая висела в ночном небе. Она сначала даже не поняла, что это, настолько красочно и необычно это всё смотрелось, напоминая новомодное кино. Только там оно чёрно-белое, а здесь по-настоящему цветное и красочное. Во тьме изображение показывало внутреннее устройство вагона.

В это время как раз послышался крик доктора, просящего поддержать юношу, что, как оказалось, держал эту самую картину. Юношу оказалось невозможно рассмотреть в темноте, тем более, он находился в тени собственного дара.

Графиня в это время закончила рассматривать как живой чертёж, так и общую картину разрушения и спасения людей, и обратила внимание на доктора и его слова.

— Женевьева! — позвала она дочь.

— Да, маман, я тут!

— Возьми плитку шоколада и накорми вон того юношу, это он держит картину.

— Ага, — девушка даже обрадовалась такому поручению. Выхватив из рук матери плитку шоколада, она бросилась к носителю дара.

Подбежав, она во все глаза уставилась на юношу, что имел столь необычный дар. Он оказался ей знаком.

— Ничего себе! — невольно сказала она вслух и тут же зажала себе рот ладошкой.

— Я шоколад принесла, как просили, чтобы покормить, — обратилась она к мужчине, что держал за плечи ослабевшего юношу, не давая ему упасть.

— Ай, молодец, барышня, — пробасил мужчина, — корми его.