— Что не так?

— Мы не общались все это время, а ты делаешь секретные татуировки ради меня?

Он заправляет выбившиеся пряди моих волос за уши, смахивая большим пальцем набежавшие слезы.

— В основном, она для меня.

— Зачем?

— У меня не было ничего твоего, и я хотел, чтобы частичка тебя всегда была со мной.

Часть моего сердца вновь разбивается вдребезги, и я понимаю, что самостоятельно мне его уже не собрать.

— Ты же не серьезно, — я обхватываю его рукой за горло и притворяюсь, что собираюсь его задушить.

— Это проблема?

— Да, проблема, Райан. Я очень, блядь, сильно стараюсь забыть тебя, а ты делаешь это невозможным.

Когда он спросил на параде, может ли он встретиться со мной сегодня, я должна была сказать «нет». Я знала, что если потеряю бдительность, то все, что я делала, чтобы забыть его, пойдет прахом. Он мог бы увезти свою сексуальную задницу и тайное тату обратно в Калифорнию, а я могла бы жить вполне сносной жизнью, так ничего и не узнав об этом.

Теперь же он здесь, голый и привлекательный, и я знаю, что никогда бы не сказала ему «нет». Его ухмылка принадлежит обоим: парню, в которого я изначально влюбилась, и мужчине, которого никогда не забуду. Он — часть всех моих лучших воспоминаний, и теперь мы глубоко запали друг другу в душу.

Над принятием того, что у нас нет будущего, еще нужно продолжать работу. Татуировки делают нас неотъемлемой частью друг друга, а я слишком устала, слишком эмоционально выжата, чтобы думать о том, что все это значит для нас.

Нахуй. В конце концов, он все равно узнает.

Я извиваюсь у него на коленях, пока он не видит внутреннюю сторону моей руки и ахает.

— Две лыжные пары, — говорит он, отводя мой локоть назад, чтобы прижаться губами к тому месту, на котором есть похожая метка. Он даже не целует ее, просто прижимается к ней губами в каком-то молчаливом поклонении.

— Одни для тебя, другие для меня, — шепчу я.

Повторение его слов — не ложь, хотя я никогда никому не признавалась в истинном значении своей татуировки. Мой рисунок более простой, чем у него, — две линии, скрещенные в форме буквы X. Вы даже не поймете, что это лыжи, если не посмотрите поближе, а так мало кто это делает.

— Когда? — шепчет он, и комок в моем горле увеличивается вдвое.

— Примерно в то же время, думаю так.

Это было спонтанное решение. Я встречалась с подругой за ланчем и проходила мимо тату-салона в Эдинбурге. Даже сейчас я не могу сказать, что заставило заглянуть внутрь, но не успела я опомниться, как уже сидела в кресле и была отмечена навсегда.

Мысль о том, что он делал то же самое на другом конце света, заставляет поверить в невидимые связующие нити, родственные души и «вместе навсегда». Именно то, что я приучила себя игнорировать. Термин «Родственные души» — опасное понятие, когда вас разделяют тысячи миль.

— Малышка, — его дыхание дрожью обдает мою кожу, и я выгибаюсь, чтобы прижать его к своей груди. Его руки сжимаются вокруг меня, и он зарывается лицом в изгиб моей шеи, в то место, которое, как он однажды сказал, было его местом счастья.

«Малышка» — это что-то новенькое.

Мягкое.

Большее.

Он шепчет это снова, прямо в кожу моего горла.

— Мне так жаль, что я не приехал. Не знаю, о чем, черт возьми, думал.

Этого не должно было случиться. Я собиралась позволить себе насладиться его обществом последний год и двигаться дальше. Ни за что на свете я не смогу сказать ему, чтобы он сейчас ушел.

Кончиками пальцев он выводит узоры на моем позвоночнике, напоминая мне о ночи, когда мы часами притворялись, что пишем слова друг у друга на спине, и пытались угадать, что это за слова. Я подумывала тогда написать «Я люблю тебя», но надеялась, что он сделает это первым.

— Ты такая чертовски красивая. Я думал о тебе каждый день, ты же знаешь об этом?

Как бы страшно это ни было, я ему верю, потому что я тоже думала о нем каждый день. И это не всегда были хорошие мысли. Иногда я желала, чтобы у него отвалился член или, что еще хуже, чтобы его карьера мечты провалилась, чтобы ничто не могло удерживать его вдали от меня. Холодные, эгоистичные мысли смешивались с миллионом пошлых. Не уверена, что когда-либо испытывала оргазм, не представляя его перед собой.

Райан переворачивает меня на спину и накрывает одеялом с головой.

— Позволь мне загладить свою вину, — говорит он, оставляя нежный след поцелуев на моем животе. — Скажи мне, чего ты хочешь.

Я хочу, чтобы ты остался.

Эта мысль более отвратительна, чем любая просьба, о которой я когда-либо могла его попросить. Я знаю, что в сексе он дал бы мне все, что я пожелаю и ненавижу свой мозг за то, что он думает о вещах, которые он никогда не сможет мне предложить.