Брошюра содержала много «перегибов», но на удивление и много точных замечаний, которые ярко выделяли недостатки советской системы, в том числе разложение «номенклатуры» и формирование «теневой экономики». Албанцы считали эти явления «верными путями, ведущими к восстановлению капитализма, полной ликвидации завоеваний советского народа, добытых кровью и потом почти за полувековой период». В тон китайской пропаганде, албанская утверждала, что «клика хрущевских ревизионистов… поставила перед собой цель ликвидировать диктатуру пролетариата в СССР… превратить СССР в государство буржуазного типа», при этом «социальную базу этого прекращения составляет новая аристократия, появившаяся и разросшаяся как ядовитый грибок на теле советского общества» (т. е. «номенклатура» — Ф.С.).

Албанцы весьма точно подметили рост спекуляции, «фарцовки», «западнизации» [266] и коррупции в СССР: «Те служащие, у которых нет достаточных доходов для того, чтобы вести образ жизни на американский манер, добывают их разными путями, особенно взятками и воровством. Почти во всех советских городах… постоянно расширяется черный рынок. На этом рынке… можно найти все, чего нельзя найти в государственных магазинах… Выручка делится на три части: милиции, работникам торговой сети и спекулянтам».

Затронула албанская пропаганда и проблемы молодежи. На ее взгляд, «перерождение» этой части советского общества «распространялось подобно эпидемии», причем это якобы было видно через «перерожденческие» и «прозападные» публикации советских СМИ. Характерно, что албанцы критиковали не только лояльную советским властям «Комсомольскую правду», но и журналы «Юность» и «Новый мир», которые, наоборот, страдали от нападок со стороны властей. Албанская пропаганда считала, что эти журналы «являются витринами пропаганды западной и, в первую очередь, американской культуры и морали».

Албанские пропагандисты делали вывод, что «широкие трудящиеся массы, колхозное крестьянство и честная интеллигенция Советского Союза глубоко недовольны, возмущены тем, что происходит сегодня в стране. Они все больше и больше понимают, куда ведет их предательское руководство, понимают, что в Советском Союзе широко раскрыты двери для всего грязного, для полного восстановления капитализма» [267] . (Такие выводы были неточными, так как выступавшие против «обуржуазивания» страны сторонники «идеалов» в СССР явно составляли меньшинство, а недовольство основной массы народа, наоборот, касалось низкого уровня жизни и товарного дефицита.)

Таким образом, идейно-политическая ситуация в СССР во второй половине 1960-х гг. существенно осложнилась. Во-первых, руководство страны, «вбросив» в общество информацию о серьезных проблемах, связанных с историческим развитием СССР, невольно подорвало «идеологические устои» советской системы, построенной на вере людей в вождя, партию и идеологию. «Аутодесакрализация», т. е. «саморазвенчивание» власти, связанное сначала с разрушением ореола «непогрешимости» И.В. Сталина, а затем — с принудительным отстранением от власти и обвинением Н.С. Хрущева в «волюнтаризме», фактически санкционировало усиление сомнений во всех аспектах советской системы. Во-вторых, снизилась зависимость граждан страны от советских СМИ и существенно возросла информированность из альтернативных источников. Особенно усилилось воздействие зарубежной пропаганды, которая имела массированный и разносторонний характер, оказывала информационное давление на граждан СССР, воздействуя на самые «болевые точки» советской жизни.

К 1960-м гг. в советском социуме произошли перемены, имевшие важное идейно-политическое значение. Во-первых, стала иной роль важнейших общественных групп — интеллигенции и рабочего класса. Ранее интеллигенция имела в СССР приниженное положение как некая «прослойка», по определению В.И. Ленина, или «третье звено» советского общества, в определении И.В. Сталина: «Рабочий класс — колхозное крестьянство — народная интеллигенция» (отметим, что не вся и не любая интеллигенция, а только «народная», т. е. в идеале «вышедшая из низов»). При этом декларировалось, что СССР — это «рабоче-крестьянское государство», где установлена «диктатура пролетариата». Тем самым другие социальные группы были отодвинуты на второй план (в результате и в 1960-х гг. среди рабочего класса проявлялось пренебрежительное отношение к научным кадрам, инженерам, офицерскому корпусу [268] ).

Однако на самом деле за годы советской власти роль интеллигенции в стране существенно повысилась. Индустриальное общество требовало значительного вклада со стороны образованных специалистов [269] , а большинство советских граждан стали считать образование высшей ценностью [270] . Не редкостью стали семьи с высшим или средним образованием во втором и третьем поколении [271] . В 1959 г. в СССР работники умственного труда составляли около 10 % населения, а среди граждан, занятых физическим трудом, 32 % имели среднее или высшее образование, в то время как в 1939 г. их было всего 8 %*. К 1977 г. 69,7 % представителей рабочего класса имели высшее или среднее (полное и неполное) образование, а среди колхозников таких было 51,2 % [272] [273] . В 1983 г. 25 % работающих в стране были связаны в основном с умственным трудом, и среднее (полное и неполное) и высшее образование было у 75 % рабочих и более чем у 60 % колхозников [274] .

Значимое место «образованный класс» занял в КПСС. Госдепартамент США в своем докладе «Положение коммунистических партий в мире», составленном в 1969 г., отмечал, что правящая в СССР партия «стала «беловоротничковой» [275] сердцевиной советского истеблишмента, хотя [она] и пытается оставаться в контакте с народом путем рекрутирования [членов] из рабочего класса» [276] .

Важный шаг на пути официального признания роли «интеллигенции» в СССР был сделан в Программе КПСС, принятой в 1961 г.: «С победой коммунизма произойдет органическое соединение умственного и физического труда в производственной деятельности людей. Интеллигенция перестанет быть особым социальным слоем, работники физического труда по своему культурно-техническому уровню поднимутся до уровня людей умственного труда». Таким образом, советская идеология пришла к тезису о слиянии «народа» и «интеллигенции», причем первый должен был «подтянуться» к работникам умственного труда, что означало признание первенства интеллигенции. Понятие «интеллигент» перестало быть ругательным [277] . В июле 1966 г. Л.И. Брежнев в своей записке в Политбюро отметил, что «преданность советской интеллигенции делу коммунизма не подлежит сомнению» [278] .