Шрифт:
Им послышался шум крыльев и плеск воды.
— Невежа! — проквакала лягушка. — Не мог подождать, пока искупаются зяблики, нахал!
Зябликов распугал заяц. Должно быть, его сильно мучила жажда. Ночной зверь рискнул в неурочное время прийти на водопой.
Присев на дорогу, заяц пугливо шевелил ушами: а не опасно ли тут? Нет, все вокруг свое, лесное, привычное: лопочут осинки да дятел стучит.
Заяц пригнул длинные уши и напился из выбоины, как из большой черной чашки.
< image l:href="#"/>А потом заячьей чашкой воспользовался щенок.
— Теперь можете купаться, — сказал он лягушке. — Кажется, там еще немного осталось на дне!
Лесная травка сдержала свое обещание: щенок повеселел. Он был уже не прочь побегать, поиграть, повозиться. Но с кем?
На прогалинке пузом вверх лежали пять барсучат. Они принимали солнечные ванны. У барсука, пожалуй, самая просторная квартира в лесу, но все же сырая и темная. Одно слово: нора! А малышам нужен свет. Разомлев на солнце, барсучата сладко спали. Только один, толстенький, приподнял голову, почуяв щенка.
— Загораете? Может, сыграем в догонялочки? А? — Щенок дружелюбно помахивал хвостом.
— От тебя пахнет псиной, — проворчал барсучонок, — а мама нас учит, что с собаками водиться нельзя.
— Это она про охотничьих! Правда, хозяин хочет меня выучить на таксу или на сеттера, но я неспособный.
Барсучонок в раздумье почесывал лапой за ухом. Может, он бы и согласился играть в догонялочки, но опять заговорило лесное радио:
— Беда! Случилась беда!
Когда сойка предупредила лесных жителей об опасности, ее все слышали, но послушались не все.
Не послушалась синица, в черной бархатной шапочке, в желтой с черной строчкой манишке, сидевшая у дупла.
Мать разговаривала с синичатами. Птенцы уже подросли, надо было учиться летать.
— Смелей! — уговаривала их синица. — Кто первый? Я жду!
Она не заметила мальчика, который подкрадывался, прячась за кустами. А если бы и заметила, чего ей бояться? Люди не стреляют синиц!
И Витя тоже знал, что люди синиц не стреляют, да и вообще в то время, когда у птиц и зверей малыши, охота запрещена.
Знал и все же нащупывал в кармане рогатку.
«Я только поиграю, поцелюсь, — сам себя уговаривал Витя. — Должен же я проверить, меткий ли у меня глаз!»
Но когда прицелишься, обязательно захочется выстрелить. Витя выстрелил.
Камень, пущенный из рогатки, попал в цель. Склонив набок голову, синица упала с ветки в траву.
Мальчик подбежал, чтоб подобрать добычу, и отшатнулся.
Из травы на него с укором смотрел тускнеющий черный глаз. «За что?» — будто спрашивала птица. Ее нарядная желтая манишка была забрызгана кровью.
В последний раз дрогнули крылышки, и черный выпуклый глаз подернулся пленкой. Синица была мертва.
Вот тогда-то и заговорило лесное радио.
— Убили! Убили песню, убили верного друга деревьев, убили мать!!!
И в ответ заскрипели деревья, зашелестели кусты, зашептались травы. Синицу оплакивал весь лес.
А когда плач леса затих, в дупле беспокойно зашевелились синичата.
Сперва один робко спросил:
— Где мама?
И остальные четверо хором повторили:
— Где мама? Где наша мама?
— Но ведь я нечаянно, — пробормотал Витя. — Право же, я не думал, что так получится… Я просто хотел поиграть…
В эту минуту ветки кустов раздвинулись и на поляну выскочил запыхавшийся от быстрого бега щенок.
— Сюда! Ко мне! — обрадовался Витя. — Где же ты пропадал, мой дружочек? Я по тебе соскучился! Сейчас мы вместе пойдем домой.
Но щенок увидел мертвую синицу и остолбенел.
— Ко мне, ко мне! — уже не так уверенно позвал его Витя.
Щенок даже не повернул головы. Он стоял как вкопанный, тупо глядя на алое пятнышко крови на птичьей груди.
В дупле все громче, все отчаянней кричали синичата.
И Витя не выдержал, не стал дожидаться щенка. Спотыкаясь о корни, путаясь в кустах, он бежал из леса.
А вслед ему несся жалобный писк синичат:
— Где мама? Где наша мама?
Щенок не заметил, что остался в лесу один. Он очнулся от громкого стука дятла.