В коридоре повисла тяжелая тишина. Мы оба вспоминали свою жизнь и пытались оценить её с точки зрения… добра. Лично у меня оценка выходила неутешительной — в плане здорового эгоизма я был ближе скорее к Тьме, чем к Свету. Помогать незнакомцам? Да, временами я готов — если это будет несложно, недолго, или если мне заплатят. В остальном же… Мать, дед, Диомеда — единственные люди, за которых я готов пожертвовать многим.

Может, моё путешествие за Панацеей, и, особенно, клятва Небу и вызов богам частично и зачтется за некий альтруизм, но вот иных весомых «добрых» поступков я, пожалуй, и не совершал. А некоторые так и вовсе… я вспомнил бродяг, которых мы с Диомедой без особых моральных терзаний поубивали на дороге в самом начале своего пути и скривился.

Судя по унылому лицу напарницы — у неё мысли двигались в схожем направлении.

«Жалобы на несправедливость — прибежище слабых. Сильные молча вершат справедливость по своему усмотрению.»

Церетеус Таубер

Из тьмы небытия я вынырнул резко, одним рывком. Сквозь закрытые веки пробивался неяркий свет.

Где я? И… кто я?

Осознание того, что я не помню ровным счетом ничего, ударило как обухом по голове. Даже имени! Я покопался в памяти — но не добился ровным счетом ничего, кроме легкой головной боли. Может, что-то… или кто-то рядом подскажет? Открыв глаза, я недоуменно моргнул. Зал. Небольшой, но достаточно богато украшенный — позолоченная лепнина, стены, выложенные мелкой цветной плиткой, добротные магические светильники. Массивный стол, заваленный бумагами, за которым я сижу. Стражник в полном обмундировании, закованный в сталь под самую макушку, несет караул у дверей. И не жарко бедняге?

— Ваша светлость? Все хорошо? — раздался голос сбоку.

Я повернул голову и оглядел собеседника. Тощий молодой парнишка, на вид едва-едва лет двадцати, с жиденькими усами и бороденкой. Уже было собрался спросить у юнца, кто я такой, но опустил взгляд на свои небесного цвета халат и штаны, расшитые серебряными нитями. Не знаю, что за ткань — но выглядит богато. А у собеседника куда менее красивая и качественная одежда, разве что цветовая гамма схожая. Он мой подчиненный? Или просто ниже по социальной лестнице? Если подчиненный, то, пожалуй, не стоит давать ему повод усомниться в моем умственном здоровье.

— Я… да. Задремал немного, — подумав, я решил уточнить хоть что-то, но как можно более размыто. Сейчас любая информация в радость. — Что там у нас сейчас по плану?

К счастью, парнишка вопросу не удивился ни капли — наоборот, кивнул и, суетливо порывшись в бумагах на столе, подал мне несколько листов:

— Вот. Ани Улимар, воровка. Ждёт за дверью. Прикажете ввести её для оглашения приговора?

Черт. Я что, судья? И мне сейчас нужно будет выполнять свою работу? А как мне решать, если я даже законов местных не знаю? Может, отпроситься с работы, сославшись на плохое самочувствие? Стоило мне подумать об этом варианте, в голове будто звякнул колокольчик: не стоит, это кончится плохо. Стараясь не выдать своего смятения, я качнул головой:

— Погоди, ознакомлюсь с бумагами сначала… еще разок.

Сосредоточившись, я уставился на красивые ровные строчки, выведенные каллиграфическим почерком с завитушками. Так… Ани Улимар. Тридцать шесть лет, детей нет, мужа нет, обычный человек. Официально не работает, ранее не привлекалась… или не попадалась. Украла кошелек у торговца на рынке, но попалась на горячем и схвачена самим торговцем — благо, Заклинателю даже напрягаться особо не пришлось, чтобы догнать обычную женщину. В кошельке была дюжина золотых — и подсознание подсказывало, что эта сумма довольно весомая.

Пробежавшись глазами по письменным свидетельствам торговца и свидетелей и чистосердечному признанию воровки, я добрался до последнего листа. На нем было написана лишь одна строка:

Предварительный вердикт: отсечение руки.

Я невольно моргнул. Не слишком ли сурово? Кажется, придется поговорить с подсудимой. Но сначала… Отложив бумаги, я бросил взгляд на помощника, и, сделав вид, что задумался о чем-то, рассеянно порылся на столе в поисках подобных предварительных вердиктов — надо узнать, какие вообще наказания тут в ходу. Хм… Каторга за городом, бесплатные работы в его пределах… казнь, штрафы, штрафы, штрафы… Денежных взысканий было больше всего — на каждом втором листе были именно они. Упоминания тюрьмы не было вообще — судя по всему, содержать и кормить преступников просто так тут никто не собирался. Из необычных наказаний было разве что «выжигание даньтяней» на одном из листов.

— Ладно, давайте сюда подсудимую, — вздохнул я, так и не придумав ничего толкового.

Стражник молча распахнул дверь и внутрь вошла, сгорбившись, женщина средних лет в застиранной мешковатой одежде. Серое, ничем не примечательное лицо с набрякшими мешками под глазами, редкие волосы, стянутые в жиденькую косицу. Встав посередине зала, она неловко поклонилась мне и замерла, уставившись в пол.

— Кхм… — с чего начать-то… — Подсудимая, ты признаёшь свою вину?

— Да, господин — тихо прошелестела Ани, не поднимая глаз.

— С какой целью ты совершила преступление?

— Мне нечего было есть, господин. Я голодала три дня и… — её голос задрожал и она внезапно разрыдалась.

Врёт. Я не знаю, как, но я чувствовал это в её голосе, словно от её слов… смердело. Это была четкая уверенность, мгновенно возникшая в мыслях, несмотря на то, что говорила и вела себя она максимально достоверно. Я бы точно поверил, если бы не это иррациональное шестое чувство.

— Тихо. Это не оправдание, но я понимаю, — я смягчил голос, сделав вид, что ей удалось меня обмануть. — Ты своровала первый раз?