— Да, господин, — закивала Ани, всхлипывая. — Я больше… никогда…

Врёт. Снова. Да что ж такое… я едва сдержался, чтобы не скривиться от неприятного ощущения в голове, вызываемого каждым новым лживым словом, вылетающим из её рта.

— Ты действовала одна? Может быть, кто-то помогал тебе, научив воровать? Или подсказал, какого именно торговца стоит ограбить?

— Нет, господин, никто меня не учил… я сама… шла по рынку, увидела, что торговец отвлекся…

Кажется, мягкими расспросами я от нее ничего не добьюсь. Устав мысленно морщиться от её вранья, я резко прервал невнятные оправдания. Ударил кулаком по столу и рявкнул:

— Молчать! — и продолжил ледяным тоном в повисшей тишине. — Ты, верно, держишь меня за идиота. Но идиотка тут только ты, ведь каждой новой ложью ты лишь закапываешь себя всё глубже и глубже. Твоя единственная возможность избежать отсечения руки — прямо сейчас начать говорить кристально чистую правду. Сдать сообщников и рассказать всё о своих предыдущих делишках.

— Но… у меня нет никаких сообщников! — вскрикнула женщина. — Я не воровала раньше, честное слово!

— Ясно, — вздохнув, я махнул рукой помощнику. — Отсечь руку. Правую. И уведите эту дрянь с глаз долой.

Юнец кивнул, начав скрипеть пером по бумаге, а стражник, ухватив рыдающую женщину за локоть, потащил её к двери. Побледневшая воровка посмотрела на моё лицо, выдернула руку из хватки охранника и рухнула на колени.

— Стойте! Стойте! Я скажу! — Ани, поняв, что я был абсолютно серьезен, сломалась.

Ну наконец-то. Едва сдержав облегчение на лице, я высокомерно кивнул.

Спустя полчаса отряды стражи побежали сразу по нескольким адресам — схватить банду, в которой она состояла, парочку скупщиков краденого, с ними работавших, добрый десяток информаторов, поставлявших им сведения о возможных целях… Последних скорее за компанию, максимум, что тем можно было впаять — небольшой штраф, но если уж начал дело — то делай его до конца.

Самой воровке я, поморщившись, впаял три года общественных работ: раз обещал уменьшить наказание, если сдаст товарищей — значит, слово надо держать. Такое легкое решение чужих судеб оставило во рту легкий привкус горечи, но я легонько мотнул головой, выбрасывая непрошеные сожаления из головы. Она легко отделалась, так что расстраиваться по этому поводу мне точно не стоит.

— Сколько еще сегодня по плану?

Помощник посмотрел на меня с легким удивлением, после чего, замявшись, кивнул на кучу бумаг на столе:

— Ну… все, что здесь, ваша светлость. Первый десяток уже в приемной, остальные пока сидят в холодной.

Я едва удержался от горестного вздоха. Оценил фронт работ, прижал пальцем начавшую дергаться бровь и кивнул:

— Давай следующего.

— Наказание — выплата штрафа. Пять золотых и дюжина серебряных монет. Срок выплаты — неделя. Если выплата не будет произведена в срок — твоё имущество, в первую очередь дом и лавка, конфискуется в пользу казны и уйдет с молотка.

Бледный, как мел, пекарь, решивший поправить своё бедственное положение, приторговывая из-под полы запретным дурманом, поклонился и, пошатываясь, вышел из зала. Учитывая его проблемы с деньгами, для выплаты штрафа ему, так или иначе, придется продавать дом и брать какую-нибудь халупу подешевле. Но, по крайней мере, он сохранит свою лавку.

Я откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Всё. Это последний. К счастью. Потому что я был выжат до донышка — и морально, и интеллектуально. Десятки преступников, от мелких хулиганов до матерых убийц, закованных в артефактные кандалы. Мужчины и женщины, подростки и старики, отрицающие свою вину, врущие, рыдающие, нагло плюющие на пол и обкладывающие меня трехэтажным матом… И с каждым я упорно старался поговорить — узнать, что толкнуло человека на преступление, дать ему шанс на смягчение приговора, да и просто узнать, действительно ли он виновен. Свидетельства очевидцев — дело хорошее, но своему интуитивному ощущению вранья я доверял куда больше. И в паре случаев моя дотошность действительно оказалась к месту — например, когда мать взяла на себя вину дочери, подчистив все следы, ведущие к ней и самостоятельно явившись с повинной.

В голову невольно начали лезть воспоминания о той четверке, которых я приговорил сегодня к казни. Правильно ли я поступил? Хорошо, один — кровавый маньяк и безумец, с ним даже вопроса не стоит. С остальными тремя всё было куда сложнее. Можно ли было заменить приговор на пожизненную каторгу? Можно было, но… Двое — рецидивисты, не раз сбегавшие из предыдущих мест заключения. И у меня не было особых сомнений, что и с местных рудников они рано или поздно смогут выбраться… скорее всего.

А вот с последним, будем честными, я психанул. К тому моменту я уже устал, а тут этот скользкий богач, решивший у всех на глазах предложить мне взятку за «более справедливое решение вопроса». Формально, конечно, он предлагал внести добровольный взнос в казну города, но я прекрасно понял подтекст, а его многозначительные подмигивания меня и вовсе вывели из себя. Вот и впаял ему вышку. С другой стороны — он заказал убийцам сразу нескольких своих конкурентов, да еще и выбрал исполнителей-идиотов, которые пусть и успешно исполнили заказ, но при этом устроили настоящую кровавую баню с кучей пострадавших невинных жителей — в том числе женщин и детей. Я покачал головой. Нет, существенная часть вины здесь лежит именно на заказчике, так что я всё сделал правильно. Надеюсь.

Наконец, немного оклемавшись, я открыл глаза и едва не поперхнулся. Зал исчез: моё тело парило в черной пустоте, а напротив висел сияющий белоснежным светом кристалл. Хм, кристалл… Что-то знакомое… Уцепившись за смутное чувство узнавания, я напрягся, пытаясь размотать тонкую ниточку, ведущую в глубины памяти. Кристалл… Свет… Хранитель! И на меня тут же обрушился водопад образов и воспоминаний, временно заблокированных перед… испытанием. То есть, весь этот странный день в качестве судьи был тем самым испытанием?