Почему, мой дорогой, ты так жесток к нам?

— Я зашла спросить, спустишься ли ты в столовую сам или велеть подавать обед сюда? — мой голос звучит ровно, я тоже стараюсь держать лицо. Прежде чем войти, перед его дверью я обычно считаю до десяти и пытаюсь выровнять дыхание. Где-то слышала, что перед больными нельзя расклеиваться, дабы морально не усугублять ситуацию. А еще, наверное, во мне говорит гордость. Когда тебя гонят день изо дня, тобой пренебрегают, хочется сохранить своё достоинство хотя бы для себя самой.

— Все как обычно, — теряя интерес, отварачивается к окну.

Звучит несколько двусмысленно. "Как обычно" может означать, что подать обед нужно сюда. С тех пор, как Марк сел в инвалидное кресло и получил возможность передвигаться по дому, он не покидает свою комнату. Завтракает, обедает и ужинает всенепременно в своих покоях. В одиночестве. До инвалидного кресла после трагедии он пребывал в постели, соответственно и принимал пищу там же. Затворник хренов.

Но мне видится в его словах скрытый смысл. Марк прекрасно знает, что его мать не оставила в покое идею выманить его из заточения. Поэтому ежедневно посылает меня или слуг удостовериться, где будет явствовать её сын. Как обычно.

Но сегодня во мне что-то ломается. Может, утренняя новость, что моя кобыла напоролась на что-то и хромает. Теперь мне какое-то время придется ездить на спасительные для моего разума верховые прогулки на другом жеребце. К нему придётся привыкать.

Я очень консервативна и с трудом переношу вынужденные изменения. Сложно адаптируюсь к другим людям, условиям и даже к животным. Может поэтому я ещё противлюсь отъезду и связанными с ним непременными изменениям в моей жизни?

Терплю. Пытаюсь стоически выносить саркастические нападки мужа. Может в этом весь смысл? А не в том, что Марку нужно дать время, ещё немножко, ещё чуть-чуть. Осталось ведь потерпеть самую малость, а дальше будет всё как и прежде.

Но кого я обманываю…

А как же любовь? Есть ли она? Раньше бы я сказала со стопроцентной уверенностью, что да, есть. А сейчас? Любовь — это сказка, выдуманная романистами? Разве можно так с человеком, если его любишь?

Действительно, если любишь…

Может, правда, время лечит?

Как же тяжело…

Да и кобылу очень жаль. Варка моя любимица.

А может другая новость надломила во мне что-то. Вчера моя кузина родила мальчика. Весь дом был взбудоражен долгожданной новостью. Даже лицо свекрови прояснилось и преобразилось, с него на некоторое время сошла печаль, застывшая маской последнее время. Надо бы радоваться этой вести, такое счастье, но я не смогла, как ни пыталась. Натянуто улыбалась прилюдно, а ночью эгоистично оплакивала свою жизнь, своё несостоявшееся счастье с Марком. Наверное, скажете, я плохая сестра. Но я на пределе.

Может поэтому вместо короткого "Хорошо, как скажешь" я не разворачиваюсь и не выхожу из комнаты. Последюю неделю я уже не пытаюсь наладить с ним отношения, не взываю к его чувствам и разуму. Я просто послушно, безэмоционально выполняю его волю: лишний раз его не трогать.

Но сегодня я подхожу к нему вплотную, опускаюсь на колени сбоку кресла и кладу свою руку на его. Сейчас я не чувствую робости или страха, я не боюсь, что он снова посмеётся на до мной, прогонит или проигнорирует. Я хочу жить, хочу, чтобы жил он. Жил, а не существовал. А это в данный момент означает, чтобы он наконец услышал меня.

Смотрю на мужа с немой мольбой.

— Марк, почему ты так жесток с нами? — начинаю тихо, — Всем было бы легче, пойди ты нам на встречу. И тебе, и мне, и матери. Тебе бы не пришлось часами и днями сидеть возле окна, смотреть на редких прохожих. Мы могли бы интереснее проводить время. Общаться, гулять, быть вместе, поддерживать друг друга. Не отталкивай нас. Мы тебя искренне любим, — и уже с дрожью в голосе, — я тебя очень люблю. Пожалуйста, не будь таким упрямым.

Останавливаюсь, чтобы справиться с охватившими меня эмоциями.

— ты закончила? — тоже тихо начинает он, даже не поворачиваясь в мою сторону, всё также смотрит в окно, — теперь послушай меня. Ты молода, слишком молода. Вся жизнь ещё впереди. Не перебивай, я тебя выслушал, — повышает слегка голос, чувствуя, как я набираю воздух в лёгкие для очередного возражения, — Как ни банально, но твоя взрослая жизнь только началась. Ты ещё полна иллюзий о счастливой семье, о любимом муже рядом, пусть и калеке, и доме полном детей. Да, детей, — короткое молчание, — но в том-то и дело, что я не смогу их тебе дать. Я абсолютно ничего не чувствую, — сглатывает, — ниже пояса. Ни-че-го.

Для меня это было не новостью. Я слышала, как врачи переговаривались между собой, мол, молодая супруга, а так не повезло. Бывают, конечно, случаи исцеления, на чем настаивал один пожилой лекарь. За свою долгую и насыщенную практику он их видел. Через несколько месяцев после травмы человек, например, мог двигать одной ногой, или возвращалась чувствительность на стороне повреждения, или детородная функция. Мол, рано вы его списываете, братцы. Я жаждала, чтобы этот старец продолжил лечение моего мужа, но Марк его выгнал.