«Забор» — это отец про купленную нами на остатки «соседкиной компенсации» сетку, нужную для оборудования загона для коз. Помимо нее, сдачи со шмоток хватило на доски, которыми мы дооборудуем стайку и обновим некоторые постройки, и несколько листов шифера — заменить грозящие скорым появлением пробоин на хозяйственных строениях. Не обошлось без пополнения запасов фурнитуры, монтажной пены, мешков с цементом и прочих «расходников». Доставят через пару часов — в мотоцикл это все разумеется не влезет. Цены и распределение средств меня поразили: на шмотки ушло целых четыреста с копейками долларов, а остального хватило на целый грузовик стройматериалов.

У ворот нас встретила вся семья. На лицах близняшек — заготовленное заранее издевательское выражение. На лицах китайской мамы и бабушки Джи Жуй — выражение «ничего особо мы от тебя и не ждали, „плохое яичко“». Прадед встречать не пришел, но я его за это не виню — старик в полном праве не ждать от жизни хороших новостей.

С мотоцикла я слез с широкой улыбкой и громким заявлением:

— Гаокао — легкотня!

Из-за забора за моей спиной донесся издевательский смешок — соседи бдят. Рожицы близняшек стали еще более издевательскими, китайская мама расстроилась, а глухонемая бабушка просмотрела мой жестовый перевод и пожевала губами. Не верят.

— Ван Ван прекрасно справился! — встала на мою сторону бабушка Кинглинг. — И даже заработал для семьи свою первую тысячу долларов!

Последнее — для соседки, и та не оставила это без внимания:

— Опять эта Госпожа перепутала мечты и реальность.

— Идемте в дом, — поморщился Ван Дэи. — А то наши соседи умрут от зависти! — добавил для шпионки.

— Идемте! — подхватила китайская мама и прокомментировала выгружаемые нами пакеты — на ту часть, где красовались логотипы брендов, близняшки смотрели с завистью. — А чего это вы привезли все гостинцы обратно?

— Расскажу в доме, — пообещала бабушка Кинглинг.

Мы зашли в дом, и она не откладывая в долгий ящик принялась рассказывать историю о нашей ночевке в городе, дав волю слезам и обильно ругая как соседку, так и родственников. Я тем временем по просьбе глухонемой бабушки показывал свои обновки: ботинки-«Мартенсы» за сто баксов, клетчатые кеды Vans за полсотни, пара маек того же бренда — сорок за обе, пуховик на зиму от Nike — около ста долларов. Спортивные брюки и шорты той же фирмы — сорок пять долларов, и шорты обошлись дороже штанов. Ну и рюкзак с тем же логотипом — шестьдесят баксов. В прошлой жизни у меня был двухметрового роста приятель, который время от времени жаловался на то, как сложно ему подбирать одежду. Это в России-то, где высоких людей гораздо больше, чем здесь. Поиски штанов подходящей Ван Вану длины были чудовищно утомительными, а подходящий пуховик вообще иначе как чудом не объяснишь.

— Опять неудачнику все, а нам — ничего, — тихонько пожаловалась на судьбу сестренка-Дзинь.

Взрослые ее привычно проигнорировали — к этому моменту бабушка Кинглинг успела закончить историю, и все были заняты руганью в адрес зажравшихся городских и радостью от обретения богатства. Выбор шмоток получил полное одобрение, выразившееся в бессмертных фразах «Наконец-то наш Ван Ван будет похож на человека» и «То что надо, чтобы городские не считали себя лучше других».

Далее слово взял китайский папа, который перечислил покупки утилитарные. Дамы немного поворчали на него, но чисто для порядка — всё нужное, всё полезное, всему найдется применение. Сестренки к этому моменту заскучали и свалили на кухню покушать — демонстративно отказались от семейного ужина под предлогом усталости от двухдневных полевых работ. Бабушка Кинглинг немного поорала им вслед, но тоже чисто для порядка. Заодно Дзинь и Донгмэи утащили брендовые коробки и пакеты, отчего меня немного покоробило: словно объедки за семейным любимчиком доедают. Несправедливо.

Завязочки от пакетов и коробок тоже обрели новое качество — ими китайская мама собирается подвязывать помидоры. Все в деревне пригодится.

За окном стемнело — очень короткие здесь закаты — и начал капать дождик, сопровождая шелестом из открытых окон мой уже отработанный рассказ об экзаменах. Верит в успех только бабушка Кинглинг, остальные слушали, кивали, улыбались, но в качестве фидбека я получил в лицо пачку упреков в избыточной самоуверенности и просьбу не пить удобрения после получения результатов — «в деревне тоже можно жить нормально, а если хоть какие-то баллы наскребутся, попробуешь попасть в „аграрку“».

Глухонемая бабушка пошла за дедом, а мы отправились на освобожденную сестренками кухню. Никакого праздничного застолья не планировалось — нечего праздновать, все заранее настроены на провал. На столе в основном рис и благополучно вернувшийся в родные пенаты копченый окорок. Роль вкусной «прикуски» играют свежие овощи, запивали это все чаем.

Разговаривали на те же темы — городские приключения и экзамен с предполагаемыми результатами. Прадедушка апатично пережевывал рис, не глядя на меня, и меня это задело — не единственное проявление неверия, а с учетом контекста и общей подавленной атмосферы.

— Особенно хорошо я справился с русским языком, — заявил я на великом и могучем. — Благодаря прадедушке я уверен, что набрал на нем максимальный балл.

Подняв на меня проясняющийся прямо на глазах взгляд, дед проглотил содержимое рта и насупился:

— Зачем ты обманывал меня, плохое яичко?

Вопрос прозвучал на удивившем меня чистотой русском. Неудивительно, впрочем — на самом верху переводил, почти небожителям.

Родственники затаили дыхание, озадаченно переводя взгляд с Ван Ксу на меня и обратно. Выкатываем заготовленную отмазку: