На мгновение я застыл, невольно крепче сжимая её бёдра. Демон внутри меня зарычал от разочарования, не желая отказываться от своей добычи. Но рациональная часть моего сознания, та часть, которая всё ещё оставалась человеческой, в ужасе отпрянула, осознав, как близко я подошёл к тому, чтобы снова причинить ей вред.

Что со мной происходило? Это дикое, необузданное желание, эта потребность доминировать и обладать... Оно поглощало меня, угрожая стереть последние остатки моего здравомыслия.

Когда я смотрел на нее, её встревоженное выражение лица резко контрастировало с голодом, который поглотил меня всего несколько мгновений назад. Я не мог избавиться от ощущения, что она каким-то образом ответственна за эту трансформацию во мне. Эта женщина с её невинной красотой и манящим очарованием пробудила во мне ту сторону, о существовании которой я даже не подозревал.

Находиться рядом с ней было всё равно что ходить по канату, балансируя между зверем, бушевавшим внутри меня, и хрупкой нитью, которая удерживала меня в человеческом обличье. Все мои инстинкты кричали о доминировании, о завоеваниях, но я необъяснимым образом сдерживался, не в силах просто взять то, чего желал.

Это сводило с ума, эта постоянная борьба внутри меня, и она была катализатором.

Сила текла по моим венам, необузданная мощь демона, выкованного в глубинах ада. И всё же я стоял здесь, борясь с самыми человеческими эмоциями — сдержанностью, состраданием, любовью. Ради нее, моей хрупкой, смертной жены, которой каким-то образом удалось завладеть моими мыслями и покорить моё сердце.

Ирония не ускользнула от меня. Порождение тьмы, которого боялись и ненавидели во всех мирах, доведенное до жалкого состояния нерешительности тем самым существом, которое он должен был проглотить целиком. И все же я не мог заставить себя причинить ей вред, даже когда мои низменные инстинкты вопили об освобождении.

Она была моей слабостью, моей ахиллесовой пятой, и я одновременно наслаждался и презирал ту уязвимость, которую она внушала мне. Но как долго я мог сопротивляться зову своих низменных инстинктов, столкнувшись с опьяняющим очарованием моей любимой жены?

Прошло несколько дней с того случая, но перемены в Дэниеле были ощутимы. Поначалу его настойчивость была тревожной, граничащей с одержимостью. Теперь он, казалось, переступил черту, став совершенно неумолимым в своём преследовании меня.

Если раньше он просто стоял на краю моего личного пространства, то теперь без колебаний вторгся в него, нависая надо мной, пока я не почувствовала себя в ловушке. Его глаза, некогда горевшие пламенной страстью, теперь светились пугающей интенсивностью, словно он мог видеть меня насквозь, в глубине моей души.

Даже его прикосновения изменились, став более агрессивными, более собственническими.

Его пальцы впивались в мою кожу, оставляя красные следы, словно заявляя права на каждый сантиметр моего тела. Это было одновременно захватывающе и пугающе — этот новый уровень доминирования. Часть меня упивалась осознанием того, что я принадлежу ему полностью и безвозвратно. Но другая часть дрожала от страха, не зная, к чему могут привести эти перемены.

На людях Дэниел вёл себя не менее вызывающе. Он крепко сжимал мою руку, большим пальцем поглаживая костяшки моих пальцев в успокаивающем и контролирующем жесте. Его взгляд следовал за мной повсюду, не отрываясь от моего тела, как будто он боялся, что какая-то неведомая угроза может утащить меня прочь.

Среди недавних бурных событий выделялся один необычный случай. Впервые за долгое время мы с Дэниелом вышли на улицу и занялись относительно нормальным делом — пошли в кино. Пока мы шли рука об руку, он ворчал о непристойности окружающего нас мира, а я добродушно посмеивалась над его наивностью.

Вскоре на экране появилось откровенное содержание фильма, изображающее сцены, которые заставили бы покраснеть даже самого пресыщенного человека. Глаза Дэниела расширились от шока, лицо исказилось от отвращения.

– Как они могут показывать такие вещи?
– пробормотал он, явно озадаченный мыслью, что другие охотно подвергают себя таким наглядным демонстрациям.

Я не могла удержаться от хихиканья при виде моего обычно невозмутимого мужа-демона, выглядевшего таким взволнованным и чопорным.

Когда на большом экране развернулась скандальная сцена, Дэниел повернулся ко мне, и на его лице отразилось возмущение и смущение.

– Это личное, интимное — то, чем пара должна делиться только за закрытыми дверями.

Он покачал головой, нахмурив брови от отвращения.

– Показывать такие вещи публично, на всеобщее обозрение... это просто неправильно.

– Я бы не хотел, чтобы кто-то видел тебя в такой ситуации.

В его тоне прозвучала нотка собственничества, намёк на то, что он считал меня своей исключительной собственностью, которую нужно прятать от посторонних глаз.