Шрифт:
Маша вышла из ванной, в коротком шелковом пеньюаре, и с тревогой посмотрела на Сержа, сидящего на диване, задумчиво держа в руках бокал с коньяком.
– Вода готова, – тихо сказала девушка, но Савицкий никак не отреагировал и, похоже, даже не расслышал.
– Серж, – девушка неслышно прошла босиком по ковру, осторожно присев рядом с любимым, – ты думаешь, этот человек ... сумасшедший? – вдруг спросила она.
– Нет, я так не думаю, - без паузы откликнулся Паладин, - он просто навязывает нам свою игру и свои правила. Вот и все.
– То, что он сегодня сделал, - девушка тщетно искала подходящие слова, - Рома прав, Полине лучше не знать подробностей. Безумец вероятно одержим ненавистью.
– Совершенно не обязательно, - пожал плечами Сергей, - хотя, отчасти, я с тобой согласен. Игра может носить личные мотивы.
– Это не игра, - вздрогнув, возразила молодая женщина, - рано или поздно ему повезет. Рано или поздно он добьется желаемого результата!
– Он не хочет убивать, Маша, - ничего не выражающим тоном выговорил Серж, - знаю, звучит странно, но в его раскладе все должно как бы решится само собой. Своеобразная иллюзия непричастности.
В эту минуту на память Маше пришли слова, произнесенные когда-то в ее кабинете сухим вымороженным голосом: "Нельзя загонять человека в угол, рискуя мотивировать его на непопулярные методы общения. А вы с Полиной не оставляете мне иного выбора. Подумай об этом на досуге". Озноб пробежал по телу неприятной волной.
– Что с тобой, родная?
– Серж положил руку девушке на плечо, притягивая ее к себе. - Я не хотел тебя испугать, прости.
– Нет, это не то, просто… - Маша отчетливо колебалась, сознавая, что если рассказать правду об Антоне, то придется затронуть и тему их непростых взаимоотношений с Полиной.
– Просто что, любимая? - мягко уточнил Савицкий, - ты что-то хочешь мне сказать?
– Да, - судорожно сглотнув, заставила себя продолжать Ольшанская, в конце концов на кону оставались жизни ее близких людей и струсить она никак не могла, - то есть я не хочу... но, по-моему, должна.
– Маша, солнце мое, успокойся, мы решим эту проблему, ты вся белая как стена, - Сергей встревожился не на шутку, наблюдая за побледневшим лицом любимой.
– Есть человек, которому Рома очень мешает, – собравшись с духом, выпалила Мария.
– Какой человек? – тон Сержа изменился, и взгляд стал сосредоточенно пристальным.
Маша глубоко выдохнула, она знала этот взор слишком хорошо, впрочем, что сказано, то сказано, и пути назад теперь не было.
– Я расскажу, - как можно более спокойно вымолвила девушка, - только Рома о нем не знает и не должен узнать. Иначе все еще больше осложнится.
– Хорошо, Роман ничего не узнает, - без вопросов пообещал Паладин, - я тебя слушаю, и чем подробнее, тем лучше.
Красивый серебряный подсвечник, искусно стилизованный под старину, отбрасывал на стены мягкие приглушенные блики. Полина любила этот предмет интерьера, он имел для нее особенное значение, это был первый подарок, который Рома так бесконечно давно привез жене из Италии. Маленькие лампочки, заменявшие свечи, производили необыкновенный мерцающий эффект.
Небольшой дорогой безделушке она тогда обрадовалась словно ребенок. Хотя к прочим дарам всегда относилась равнодушно: что к многочисленным бархатным коробочкам с драгоценными гарнитурами, что к машине, купленной как только ей выдали права.
Девушка все никак не могла заснуть, несмотря на то, что за окнами вот-вот обещал забрезжить рассвет. Ее взгляд скользил по лицу спящего мужа, а в сердце мятежно билась тревога. Паладин мог опоздать, мог не успеть помочь. Ее хрупкий сказочный мир вчера почти разлетелся вдребезги, осталась лишь безжалостная реальность.
Полина привыкла быть сильной, привыкла полагаться лишь на себя. «Жизнь будет такой, какой ты ее сделаешь», эту мантру она повторяла себе снова и снова, не мечтая, не строя воздушных замков, не грезя о чудесах. Но все изменилось в один момент, ее душой, ее чудом, ее радостью сделался человек, руку которого она сейчас держала в своих ладонях.
Столько лет она думала: что знает, что такое любовь. Как же это было наивно, она не только не знала, но даже не догадывалась. То, что сейчас жило в ее сердце, было неизведанно новым. Словно терпкое сладко-горькое волшебство.
Когда губы Романа прикасались к ее губам, мир стирался, переставая существовать. А вчера, вчера она поняла: что это может исчезнуть, безвозвратно, жестоко, по чьей-то ужасной прихоти, и теперь этот парализующий страх будет всегда глубоко внутри, готовый вырваться на свободу, чтобы сеять панику и боль.