Так заканчивались все их диалоги, и Ким не знал, с чего начать расследование. Однажды он поехал в органы, чтобы самолично разузнать, как двигается дело. Однако там его грубо послали, сказав, что: "некогда малолеткам каким-то всё рассказывать и рассусоливать, ты иди отсюда, без тебя дел хватает и, вообще, ты повестку в военкомат уже получил?". И Ким ушёл. Потому что понял – там ему не помогут, там даже на элементарные вопросы не ответят.

Громко, шумно, суетливо пришёл Новый год, который Ким встречал впервые в своей жизни с любимой девушкой.

В маленькой гостинице все номера были заняты теми, кто решил праздновать вне дома.

Они зашли в свой тесный полулюкс, украшенный только тоненькой светящейся гирляндой на узком окошечке. На крошечном столике разложили нехитрую закуску: фрукты, конфеты, мясную нарезку. Женя достала из пакета приготовленный ею оливье и горячее. Ким поставил на стол бутылку шампанского, и на этом приготовления к празднику были закончены.

Женя ненадолго ушла в ванную, чтобы припудрить носик, причесать волосы, и когда вышла, Ким сидел на кровати. В простеньком синем платьице и с распущенными волнистыми волосами Женя в этот момент была воплощением нежности. Ким посмотрел на неё жадно и долго, и от этого взгляда её лицо порозовело. У него сладко сжалось сердце в предвкушении самой первой и важной ночи для них обоих.

И когда часы пробили двенадцать, когда была выпита почти наполовину бутылка шампанского, он осмелел, дотронулся до Жениных плеч, скользнул подрагивающими пальцами к её спине, стягивая вниз металлический замочек на её платье. Девушка сидела, не шелохнувшись, и смотрела на него своими зелёными глазами доверчиво и спокойно. И когда он опустил платье вниз, обнажая покрытую мелкими веснушками маленькую девичью грудь и розовые аккуратные соски, то на миг задохнулся, задрожал, и Женя дотронулась своими хрупкими тонкими пальцами до его щеки, словно хотела этими пальцами сказать: «Я здесь. С тобой. Всё хорошо». Ким судорожно втянул воздух, почувствовал, как ноздри защекотал едва уловимый цветочный аромат её духов и, не в силах больше сдерживаться, наклонился, накрыл её приоткрытый рот горячим, жадным поцелуем…

После она спала на его груди – горячая, обнажённая, дыша ровно и размерено. А он смотрел в окно, за которым мелькали праздничные огни Нового года, едва дыша и боясь пошевелиться, опасаясь спугнуть это трепетное, радостное мгновение, охватившее все его существо. И в эту ночь он искренне верил, что в жизни больше никогда не случится ничего плохого…

Это случилось январским ленивым вечером, когда уже отгремели праздники, и тысячи людей, осознавшие это, стряхивали с себя праздничную одурь; удивлённые, растерянные и немного разочарованные, они бестолково пытались вернуться в привычное русло жизни. В тот день Ким и Женя вернулись поздно, так как ходили в кино, а после него сидели в кафе. Когда они вышли на своей станции, Женя сказала, что знает короткий путь домой. Обычная дорога вела в обход длинного пустыря и занимала минут тридцать, но если выйти со станции и направится прямиком к железнодорожным путям, то можно сократить путь на целых пятнадцать минут. Киму этот маршрут не понравился. Сначала нужно было перейти пути, затем спуститься в низину к ручью, по извилистому берегу которого плотной, длинной стеной бежал кустарник, перейти его, подняться и идти через пустырь.

Нет, не было ничего особенного в этой народной тропе. Ведь, как известно, люди всегда чуют, как оптимальнее проложить маршрут до пункта назначения. И железнодорожные пути не пугали. Ким знал, что по этим путям электрички проезжают всего лишь два раза в день, да и перед станцией они, как правило, едут медленно, потому риск, что какой-нибудь зазевавшийся пешеход попадёт под поезд – минимален. Но интимность места возле ручья и возле самодельных мостиков, скрытость этого места от посторонних глаз навевали нехорошие мысли, потому он взял с Жени обещание, что она не будет ходить здесь по вечерам.

Они остановились перед подъездом, Ким долго не хотел её отпускать. Ловил за руки, притягивал к себе, зарывался носом в её шею – тёплую, слегка влажную, взопревшую под пушистым толстым шарфом. Она смеялась, вырывалась из рук. Когда он, наконец, отпустил её домой и поплёлся к себе, счастливый и уже несчастный от разлуки, ему вдруг показалось, что небо стало темнее, чем прежде. Что свет от фонарей льётся неровным потоком, дрожит и едва не искрит от напряжения. Смутная тревога скользнула ему в грудь, но он отбросил её, возвращаясь к уютным, тёплым мыслям о Жене.

Он зашёл в свой подъезд. Улыбаясь образу девушки в своей голове, нажал на кнопку и вызвал лифт. Время было около двенадцати ночи, потому в подъезде было тихо и безлюдно. Приехал грузовой, молча распахнул свои двери и впустил припозднившегося жителя этого дома.

Нажав на свой четырнадцатый этаж, Ким смотрел на красный индикатор, загорающийся на кнопках, и вдруг между пятым и шестым этажом он почувствовал, как шею и затылок обдало неприятным холодом. Снова в груди толкнулась тревога, только ещё явственнее, ещё настойчивее, приводя сердце в неровный ритм. Ким покрылся испариной.

Мигнул свет. Раз, другой. Лифт словно замедлился и на седьмой этаж потащился со скоростью черепахи. Маленькие лампочки на потолке замигали чаще, как бывает при перебое с напряжением.

Ну, давай! – умолял Ким красную сигнальную кнопку. Седьмой! Холод в затылке стал липким, словно кто-то поднял с земли ошмёток мокрой глины и налепил ему на голову. Ким почувствовал, как ни с того, ни с сего начали леденеть пальцы. Затем что – то легонько треснуло в потолке, и он понял, что это перегорела одна из двух лампочек.