Поразительно, – думал он – Как люди, которые идут, стараясь никого не задеть, не наступить на ноги, а если задевают и наступают, испуганно вскрикивают: «Извините!», «Прощу прощения!», и виновато полу–улыбнувшись, бегут дальше, могут в одну секунду превратиться в зверей. Он был уверен, и непонятно откуда произрастала эта уверенность, что только один всполох спички способен сжечь маски. Десятки человеческих душ, – полагал он, – поднимут панику, побегут, затаптывая ногами тех, кто упал, будут запинаться о тела несчастных, будут толкаться, что есть сил. И конечно же, никому в голову не придёт извиняться. Всего один всполох спички, чтобы запустить хаос. Одна спичка, чтобы сгорела хрупкая человечность.

Тяжёлые мысли роились в голове, когда он шёл в толпе, мрачно глядя себе под ноги. Нет, он не ненавидел людей, как вид, скорее – ненавидел толпу.

Приложив банковскую карту к турникету и выйдя, наконец, на платформу, Ким облегчённо вздохнул. Здесь всегда становится полегче. Может быть, все дело в длинном туннеле, который будто разрывает замкнутое пространство и даёт видимость выхода. Хотя куда может быть выход в тёмном, узком туннеле, в котором место есть только для поезда?

Пахло тёплой сыростью. Старый, дребезжащий поезд подъехал, остановился и приветливо распахнул железные двери. Ввалившись в вагон, Ким устало рухнул на сидение и приготовился увидеть всех тех, кто скоро умрёт. Теперь он всё время видел "присосок". "Присосками" он называл призраков, которые ни на метр не отставали от живых и сопровождали их все время. Они всегда шли за живыми чуть позади, боясь упустить из виду, терпеливо стояли за спинами, глядели с молчаливой тоской. Присоски видели Кима, знали, что и он видит их, но никогда не проявляли недовольства или агрессии, воспринимая эту зрительную связь как само собой разумеющееся. Ким не мог не видеть их, потому привык к этому скучному для себя занятию.

Но сегодня внимание привлекла живая девушка. Она сидела наискосок между толстым мужиком и хмурой бабкой, которые стиснули ее с двух сторон и от этого она почти не шевелилась. Девушка была одета в серую дутую куртку и в стоптанные угги.

Блин, зачем ей угги в этом мокром городе? – подумал Ким, – Наверное, каждый раз приходиться их сушить. Нет, она явно не местная. Приезжая, как и тысячи вокруг.

Ее светлые волосы выбивались из-под вязаной бежевой шапочки, белёсые ресницы подрагивали, бледная кожа была облеплена тёмными веснушками. Совсем как у Вали. И ещё: на коленях у неё лежала тканевая сумка кричаще – жёлтого, неуместного здесь цвета. Она – то и привлекла внимание Кима.

Не было в этой девчонке ничего особенного. Лицо как лицо, но Ким, то и дело, бросал взгляд на неё, на её тонкие, почти прозрачные пальцы, держащие томик «Сто лет одиночества». Иногда пухлые губы девчонки шевелились, читая, иногда замирали.

Чего-то недоставало для того, чтобы увидеть её всю. Казалось, что образ не полный. И ещё Ким не понимал, что больше всего его раздражает в этой девушке – то ли её стоптанные угги, то ли сумка.

Ему не особо везло с женским полом. Единственная девушка, с кем он когда-то встречался, была Леся из параллельного класса, и встречались они всего пару недель. И Леся была его первой и пока единственной женщиной. После неё он больше ни с кем не заводил отношения. Да и не думал об этом. И вот сейчас он почувствовал лёгкий укол интереса. Он бросал быстрые взгляды на девушку, стараясь делать это незаметно. Но она, погруженная в чтение, не замечала его. Двери открывались, толпа вываливалась на очередной станции, оставляя на полу грязные, мокрые пятна. Девушка сидела.

Что он тут делает? – подумал о себе Ким. – Куда он едет? Хотя какая разница.

Тут девушка, наконец, закрыла книгу, и Ким увидел её всю. Увидел её зелёные глаза – насмешливые, спокойные. Один только взгляд.

Как вообще это работает? Ты просто наблюдаешь, и вдруг вы встречаетесь глазами, что-то ёкает внутри, и ты потом всё время бросаешь на неё быстрые взгляды, в надежде понять – почему? Что привлекло? Почему десятки, сотни женщин, с кем ты ежеминутно встречаешься глазами, не способны тебя привлечь, а тут всего один короткий взгляд, и все твои старые раны, свежие раны, такие огромные, что казалось, никогда не отпустят тебя, вдруг отступают на шаг назад. Отпускают.

Ким всё глядел и глядел на незнакомку, и когда девушка бросала быстрый взгляд на него, от поспешно отводил глаза и тут же сердился на себя. И чем больше он сердился на себя, тем больше он сердился на девушку, потому что это она была причиной его сердитости. И чем больше он сердился на девушку, тем чаще бросал на неё тревожный взгляд.

Но вот она встала. Куда ты?

Глупый вопрос даже самому себе. Конечно же, её станция. Сейчас она выйдет, смешается с многотысячной толпой на улице, и Ким больше никогда её не увидит. Никогда.

"Осторожно! Двери закрываются!", – раздалось над головой, и Ким рванул. Еле успел выпрыгнуть из вагона, как железные двери старого поезда с лязгом захлопнулись, закрывая в вагоне его брошенное одиночество.

Поток людей сшибал с ног.

Сумка! Дурацкая жёлтая сумка!

Вот мелькнула на мгновение, пропала, вот снова мелькнула… Чуть-чуть успокоился. Шагнул на эскалатор, не спуская глаз с дутой куртки и жёлтого страшилища, – так Ким мысленно обозвал сумку девушки.