Восьмой этаж! На затылке зашевелились волосы. Раздался второй лёгкий треск, и помещение лифта погрузилось в темноту.

«Черт!», – Ким сжал кулаки, приготовившись драться с тем, что было позади него. Он чувствовал, был уверен, что позади него стоит нечто. То, что ещё никогда не приходило к нему, и он знал – это не живое существо. Это было незнакомое, смрадное, тоскливое и холодное. И, чёрт возьми, как не хочется с ним знакомиться!

Может быть, мне показалось? – робкая надежда скользнула в бешено бьющееся сердце. В руках заскользила липкая, холодная влага. И тут спиной своей, всеми своими нервными окончаниями, всей своей способностью слышать, осязать он почувствовал тяжёлый, невыносимо длинный вздох. Да, так и есть! За его спиной притаилось нечто чужое.

Красная кнопка высветилась на десятом этаже. Слишком долго!

Тело Кима уже трясло, как в агонии. Он жмурил глаза, заранее боясь увидеть то, что может свести его с ума, жмурил, но повинуясь инстинкту самосохранения, распахивал их снова, с ужасом таращась в темноту.

Только не оборачивайся! – приказывал сам себе, шептал, как молитву, зная, что за его спиной только и ждут, когда он обернётся.

Конечно же, он не выдержал напряжения. Не выдержал холодного дыхания в свой затылок. Знал, что нельзя этого делать, но сделал. Знал, что нужно зажмурить глаза и дождаться, когда лифт доедет до его этажа. Но он обернулся. Нет, он не мог видеть, кто перед ним. Не мог, потому что все лампочки перегорели, не мог, потому что света от красного индикатора недостаточно для этого. Но он увидел, когда лифт минул одиннадцатый этаж и в узкий зазор между дверями скользнул пронырливый свет. Всего мгновение, но этого было достаточно, чтобы эта узкая полоска света просканировала нежданного гостя. Скользнула по его тёмному силуэту, по клубку чёрной пыли, шевелящейся у того на том месте, где должно быть лицо.

Ким заорал, инстинктивно отпрянул, спиной впечатался в металлическую стену и, как кисель, стёк на пол. Гость стоял в правом углу, не двигаясь, вперя свой чёрный лик в Кима, и на каждом этаже узкая равнодушная полоска света выхватывала его тёмный силуэт.

На четырнадцатом этаже двери, немного подумав и помучив парня, распахнулись, и Ким выполз спиной вперёд, не сводя обезумевших глаз от неподвижно стоявшей в правом углу чёрной субстанции.

Шатаясь, он дошёл до своей квартиры, дрожащими руками сунул ключ в замочную скважину и, ввалившись домой, спрятался в своей комнате, всю ночь не спуская глаз с двери. Он знал, что гость из лифта непременно явится. И это ужасное знание высасывало из него весь его жизненный сок. И когда гость из лифта появился в комнате и занял место в углу, Ким почувствовал, что все силы, вся прежняя энергия – всё оставило его, уступая место смертельному бессилию.

К семи утра он почувствовал себя больным. Слёг в постель с простудой, несколько дней практически не выходя из полубредового состояния. В эти тёмные, жаркие и липкие, как паутина, дни всё смешалось так, что нельзя было различить, где сон, а где реальность. Киму казалось, что кто-то постоянно ходит по комнате, переставляет предметы с места на места. Открывая воспалённые глаза, он видел, что чёрная тень гостя неподвижно стоит в углу. Однажды Ким разлепил веки и увидел Валерку. Бледный и торжественно молчаливый призрак стоял возле кровати и кротко смотрел на лежавшего.

"Что ты здесь делаешь?", – слабо спросил его Ким. Нет, он не удивился, не испугался, но насторожился, потому что знал – призраки являются перед чьей-то смертью. По крайней мере, так было раньше.

Валерка не ответил. Тогда Ким задал главный вопрос: "Ты за мной пришёл?". Призрак отрицательно мотнул головой, и Ким облегчённо выдохнул. Скосил глаза к окну, отметил, что тень стоит на своём месте, как его, Кима, личный караул. Гость, – как он назвал чёрную тень из лифта, теперь не отходил от него ни на минуту. Он стоял в тёмном углу возле окна, молча, пугая своей молчаливостью, и словно чего-то ждал. Свет в комнате Кима теперь горел круглосуточно. Но гостю это не мешало. Угол, который он занимал, превратился в чёрную дыру.

"Как ты там?", – спросил Ким, снова обращаясь к Валерке. Призрак не ответил. Тогда он закрыл глаза и снова погрузился в полудрёму, а когда открыл их снова, то друга в его комнате уже не было.

Мать Кима сновала по комнате, естественно, ничего не замечая, приносила жидкий бульон, чай, рассеянно глядела на заболевшего, потом, что – то вспомнив, уходила. Возвращалась с мокрым полотенцем, ложила его на горячий лоб сына. Один раз вместо полотенца был толстый мохеровый шарф, вода стекала с этого шарфа на подушку, колючие ворсинки щекотали лицо.

Просыпаясь, Ким косился на тёмный угол и отмечая, что гость все там же, болезненно морщился. Поначалу он подолгу смотрел на него, но вскоре, видя, что гость ничего не предпринимает, стал просто отворачиваться к стене, в стремлении забыться, не видеть ничего, что могло растревожить.

Несколько раз звонила Женя, затем пришла. Принесла фрукты, лекарство. Пошарилась по полкам, нашла чистое постельное бельё, заставила Кима встать с кровати, долго взбивала подушку, натягивала на матрас чистые простыни. Пробыла с ним почти сутки, пичкая его жаропонижающим и меняя полотенце на его голове. Мать всё время заглядывала в комнату и каждый раз удивлённо смотрела на девушку, словно забывала, кто это и зачем пришёл. В этот же день приехал отец Кима, чем спровоцировал у его матери истерику. Она принялась швырять в него тем, что под руку попалось, и отец практически убежал из квартиры под вой обезумевшей женщины. Пришлось Киму вставать с постели, и вместе с Женей успокаивать мать.

Дни тянулись безвкусной жвачкой. Температура, наконец, спала, и Ким чаще бодрствовал.

Косясь на чёрную субстанцию в углу своей комнаты, он все больше чувствовал напряжение от постоянного и бессловесного контакта с нею. У субстанции не было ни лица, ни глаз, но Ким чувствовал её невидимый взгляд на себе. Это ощущение сродни тому, как, если стоять в лесу и знать, что из густых зарослей на тебя устремлены недобрые глаза. И однажды Ким не выдержал. Он долго смотрел на гостя, затем сел на кровати, опустив ступни на холодный пол, и рявкнул: