Шрифт:
…
Антон и Дана сидели в салоне, наблюдая за безжизненными ландшафтами.
– Дана, ты помнишь наши встречи в виртуалке?
– Смутно.
– Где ты жила? Я искал тебя, но не смог определить даже района, откуда осуществлялся вход в сеть.
– Антон, я не могу ответить на твой вопрос.
– Почему?
– Все как в тумане. Я не помню где жила, кем были мои родители… Ничего кроме черного леса… – Она продолжала смотреть на экраны, словно впитывала взглядом мертвый ландшафт.
– А ты? Какой ты меня запомнил?
– Странной. Такая серьезная, рассудительная…
– Словно и не девочка вовсе?… – Дана повернулась, и ее взгляд обжег Антона.
– Да, наверное, сейчас я бы мог сказать именно так. – Он не отвел своего взгляда. – А тогда ты казалась мне просто странной.
– А зачем ты пытался меня найти?
– Хотел встретиться.
– Зачем? – Настойчиво переспросила Дана.
Антон на миг растерялся.
Действительно, зачем?
Дана вновь отвернулась к экранам.
– Мы что-то потеряли, Антон. Что-то очень важное. Ты ведь тоже был странным мальчиком, верно?
Он задумался.
– Да. – Он сейчас вспоминал свои взаимоотношения со сверстниками, подвергая их бесстрастному анализу повзрослевшего рассудка. Его никогда не тянуло к девчонкам, Дана являлась единственным исключением из правила, но он всегда думал о ней, обособляя ее образ, от «остальных». Сейчас он не видел причины, почему? Что за незримая нить связывала их с первой встречи в сети?
Мысли вернулись к заданному ей вопросу.
Что он в действительности мог рассказать о себе?
Она не помнила детства, а он его не запомнил. Единственным существом, которого Антон мог назвать другом, был ИПАМ. Только сейчас, вдумавшись, Светлов понял, как сильно он отличался от своих сверстников. Слишком серьезный, спокойный, целеустремленный, – какой ребенок станет заниматься самообразованием, просиживать днями за терминалом сетевого компьютера в поисках информации, собирать ее по крохам и получать от этого если не удовольствие, то чувство морального удовлетворения.
Потом его судьба круто измелилась, но стал ли он другим, завербовавшись в колониальную пехоту?
Нет. Теперь он вдруг с запоздалым прозрением понял, почему он, Фогель и Фриенбагер сумели выжить в том аду.
Они, в отличие от других сражались жестко, расчетливо, не проявляя ни глупого героизма, ни трусости, – сейчас он с трудом вспоминал лишь бледные отзвуки эмоционального восприятия того боя.
А разве что-то изменилось после?
Он продолжал заниматься сбором интересующей только его информации, строил модель далекой прародины, спокойно, организованно, профессионально исполнял свои обязанности, ел, спал, погружаясь в «параллельность». Выходит, что кроме самых ярких событий того боя, его не волновала жизнь?
– Ты ведь не жил, правда? – Будто угадав его мысли, спросила Дана.
– Да. – Глухо ответил Антон.
– И я не жила. А потом вдруг… с меня будто содрали кожу, вывернули наизнанку, оголили все нервы… – Она говорила прерывисто, взволнованно. – Я очнулась с таким чувством, словно долго, беспробудно спала… Знаешь, что поразило меня больше всего? Запахи. Я буквально сходила с ума от разных запахов. И еще холод. – Она поежилась. – И только твой образ не позволял мне умереть там, где я очнулась.
– Знаешь, мне кажется, если спросить Курта или Клауса они тоже скажут, что не жили.
– Почему?
– Я знаю их. Разные судьбы с одинаковым смыслом. Мы похожи друг на друга, и отличаемся от Миллера или Энтони.
– Ты только сейчас это понял?
– Не, наверное, чуть раньше. Когда впервые увидел Миллера. Он показался мне абсолютно беспомощным. Бросив вызов системе, он оказался совершенно не готов к противостоянию. Он боялся.
– Чего? – Не оборачиваясь, спросила Дана.
– Смерти. Физической боли.
– А ты?
– Я? – Антон на секунду задумался. – Нет, я не боюсь. Но что-то все же случилось после сканирования памяти. Я стал опасаться, что не успею узнать правду, не отвечу себе на все заданные вопросы.
– И все?
Светлов смотрел на нее, пока Дана не повернула голову.
– Еще я боюсь потерять тебя. Отчаянно боюсь. – Глухо признался Антон.
Дана не ответила. Она чувствовала то же самое, понимала, что способна отдать за него жизнь, но не понимала – почему?