А свадьба протестанта Генриха Наваррского и католички Маргариты Валуа? Конечно, Екатерине Медичи не занимать политического здравомыслия, и влияние на своего сына, короля Франции Карла Девятого она имела неоспоримое. Но именно он, Антонио Поссевино, в непринуждённой беседе с королевой-матерью во время краткого визита в Париж натолкнул её на мысль основательно проредить плотный строй гугенотов с помощью этого изящного и непринуждённого действа [71] . И пусть прямо не было сказано ничего, но Екатерина — женщина мудрая, она прекрасно поняла, чего от неё хочет этот человек, находящийся в большой чести в Риме и слухи о назначении которого на пост секретаря генерала влиятельнейшего ордена иезуитов стали реальностью вскоре после визита.

Поссевино снова вздохнул: к сожалению, по мере того как протестантская зараза набирала новых сторонников, становилось ясно, что одной лишь силой добьёшься куда меньше, чем силой и хитростью. Да, несомненно, сейчас следует обратить взор Святого престола на восток. Православная церковь, наследница великого Константинополя, переживает сейчас не лучшие времена. Поссевино уже был извещён, что посланник русского царя Ивана прибыл в Италию и на днях появится в Риме. Учитывая, что Русское царство получило ряд сильных ударов от Речи Посполитой, он приехал просить об увещевании Стефана Батория, этого неистового мадьяра, вставшего во главе королевства после бегства Генриха Валуа [72] . И конечно, было бы глупым не использовать в интересах Святого престола то бедственное положение, в котором оказались русские.

Ферраро-Флорентийская уния — вот выход! [73] И неважно, что тогда союз православия и католицизма оказался кратковременным. Сейчас положение совершенно другое, и у Григория Тринадцатого может получиться то, что не вышло у Евгения Четвёртого [74] . Пусть русские сохраняют свои старые обряды, пусть. Так им будет проще принять своё новое положение. Духовенство заинтересуем новыми возможностями, а если кто-то будет противиться… что ж, про царя Ивана идёт худая молва, ему головы рубить — не привыкать. А дальше — откроем коллегии и школы ордена, воспитаем молодых приверженцев Святого престола. Приверженцев грамотных, убеждённых, сильных. Новые земли и миллионы новых католиков станут тем решающим доводом, перед которым не устоят ни упёртые кальвинисты Амстердама, ни шведские лютеране, ни пресловутая лондонская девственница, которая, разумеется, совсем не девственница! Лондонская шлюха, достойная дочь своего блудливого папаши, женатого шесть раз!

Поссевино тряхнул головой, словно просыпаясь, и решительно взял в руки перо. Застыв на мгновение, окунул его в чернильницу и начал писать. Ровные строки записного педанта ложились на бумагу на равных расстояниях друг от друга. Буквы, написанные ротундой [75] , итальянской разновидностью готического письма, были схожи по начертанию и стояли в строке словно солдаты в строю — те солдаты, которые без сражений и крови, несомненно, принесут Святому престолу новые земли и новых подданных. А ему, Антонио, сыну золотых дел мастера из Мантуи, принесут почёт и славу. И власть, которая появится у него, когда он станет устраивать в Московии церковные дела. В том, что обустройство нового диоцеза, а то и сразу нескольких диоцезов предложат именно ему, у Поссевино не было никаких сомнений: несмотря на неудачу в Швеции, у него в Риме по-прежнему прочная репутация изощрённого дипломата. И самое главное, за его плечами — вся мощь молодого, но чрезвычайно влиятельного ордена иезуитов, само имя которого наводит трепет на протестантов по всей Европе. Поссевино закончил писать и, откинувшись на высокой спинке стула, с удовлетворением посмотрел на лист бумаги, на котором медленно сохли чернила.

Да, власть. Он задумался. В последнее время до него стали доходить слухи, что кто-то поговаривает за спиной, будто бы его пращуры вышли из среды новых христиан [76] , а чтобы оборвать следующую по пятам молву, покинули Испанию и обосновались в самом сердце католического мира — Италии.

Поссевино громко рассмеялся: а ведь правы они! Да, его предок в четвёртом колене действительно был еврейским ростовщиком и менялой в эмирате Гранада — последнем мусульманском государстве на Пиренейском полуострове.

Но с тех пор прошло много лет, и он сам, Антонио, как и его отец и дед — настоящие, истинные католики! Несомненно, если бы кто-то запустил этот слух в начале его церковной карьеры, ему пришлось бы пойти по стопам отца и делать серебряные кольца для простолюдинов и золотые с сапфирами или изумрудами диадемы для сильных мира сего. А сейчас он сам — сильный этого мира, и, если бы захотел, любой ювелир Рима счёл бы за честь сделать для него любую побрякушку из презренного жёлтого металла. Только не нужны ему золотые кольца и другие вычурные безделушки! Власть даёт куда больше возможностей, а уж власть неявная, как у иезуитов, — и того больше.

Поэтому для него все эти разговоры — что укус комара для горы. И даже если кто-то сумеет доказать его связь с гранадским менялой, его это не коснётся никак — уж больно ценен он и для ордена, и для Святого престола! А уж потом, позже, этого ушлого доказчика коснётся кое-что пострашнее болтовни и записей в старых книгах. Да и сказано же в Библии — нет ни эллина, ни иудея. Во Христе все равны! Конечно же, это не так, но к нему всегда будет применяться именно это библейское правило. Да, именно так и никак иначе!

За окном уже темнело, но Поссевино не стал зажигать свечи. Он сидел, наблюдая, как красное солнце тонет за ломаной линией городских построек. Завтра он отнесёт написанное папе — ему следует ознакомиться с тем, что думает его лучший дипломат. Ведь ещё через несколько дней предстоит встреча с этим… Северингеном [77] . И пожалуй, надо готовиться к предстоящей далёкой поездке. А сейчас спать, спать, спать. Он почувствовал, что сильно устал. "Старею, что ли?" — с изумлением подумал Поссевино.