Венгр сделал попытку выйти из комнаты, но Поссевино остановил его:

— Постой, юноша.

Брат Гийом не выказал удивления, но Поссевино пояснил свои действия:

— К чему это? Ты говорил, что уверен в нём, пусть новиций привыкает к своему положению. Судьба даёт ему возможность быстро пройти долгий путь.

— Хорошо, отец Антонио, — ответил брат Гийом, и Ласло снова уселся на свой табурет.

— Человек, о котором мы говорили в Риме, не внял голосу разума, — произнёс легат, — поэтому он может стать для нас опасным.

Он сделал паузу. Брат Гийом слегка кивнул головой, давая понять, что знает, какими будут дальнейшие слова Поссевино.

— Да, — сказал тот, — он не должен доехать до Москвы.

— Когда выезжать? — спросил брат Гийом.

— Он выезжает в обед, значит, ты — завтра утром.

— Хорошо, отец Антонио.

— Всё должно быть сделано вне имперских владений. Думаю, Любек подойдёт лучше всего.

— Хорошо, отец Антонио.

— Деньги нужны?

— Благодарю, отец Антонио, не нужны. Мы не были расточительны, пока ждали тебя.

— Хорошо. Тогда желаю удачи. До встречи в Московии.

— Встречи не будет, отец Антонио. Мне незачем показываться в твоём окружении. Но, возможно, к тебе подойдут наши тайные сторонники и передадут привет от меня.

Поссевино внимательно посмотрел на брата Гийома:

— Хорошо. Да будет с нами Пресвятая Дева Мария и Господь наш Иисус Христос!

— Аминь! — произнесли они одновременно.

Антонио Поссевино вышел из таверны и вскочил на коня. Теперь — он был уверен в этом — Томасу Северингену жить осталось не больше нескольких недель.

Брат Гийом и Ласло выехали из Праги с рассветом. Едва солнце наполовину поднялось над ближайшим лесом, когда копыта их подкованных коней процокали по мостовой, оборвавшейся почти сразу за городскими воротами.

Коней — ещё в монастырской конюшне — брат Гийом выбрал самых лучших. Он понимал, что несоответствие скромной одежды и явно видимой знатоку лошадиной стати вызовет вопрос — ну откуда у людей, не способных купить дорогое платье, нашлись деньги на отличных коней? Но с этим пришлось мириться: в дороге хороший конь — первое дело. На нём и от разбойников, и от погони уйдёшь, а вопросы — что ж, придётся потерпеть. Впрочем, это всё до Любека, там коней придётся продать — не тащить же их за собой в Московию! Тем более что брат Гийом хотел, как уже не раз делал, прикинуться на Русской земле паломником к святым местам. А к каким именно — зависит от того, куда они направятся для выполнения поручения отца Антонио. Ласло будет, как они условились, немым блаженным отроком.

До имперской границы брат Гийом и Ласло шли скорой рысью и лишь иногда, давая лошадям отдохнуть, пускали их шагом. Ночёвки на постоялых дворах были краткими. Иезуит понимал, что русский тоже торопится в Любек, но въехать туда он должен был лишь после него, когда в тамошнем порту всё будет готово для его встречи. У коадъютора были некоторые знакомства в тех краях. Правда, если бы добропорядочные католики узнали, с кем водит если не дружбу, то хотя бы видимость оной богобоязненный иезуит, они бы ужаснулись. Богохульники, убийцы, разбойники, воры, фальшивомонетчики, которым и по божеским, и по человеческим законам одно место — на виселице. Но… опять это но, которое не раз заставляло брата Гийома сквозь пальцы смотреть на всевозможные злодеяния человеческого отребья, когда его услуги могли послужить вящей славе Святого престола. Цель оправдывает средства — да будет именно так!

Через две с половиной недели после отъезда из Праги брат Гийом и Ласло были уже совсем рядом с границей империи и земель вольного города Любека — центра старинного Ганзейского торгового союза. В паре миль от заставы располагалась таверна "Жирный гусь", где они решили подкрепиться и переночевать перед тем, как попасть на территорию Любека.

Брат Гийом вошёл в помещение первым, внимательно оглядев внутреннее убранство обеденного зала. Всё здесь явно говорило, что заведение рассчитано на посетителей достатка среднего и выше среднего. Зал мог вместить до трёх десятков человек, но сейчас он был почти пуст. Лишь в углу сидел какой-то здоровяк, а перед ним стояла огромная кружка, из которой он время от времени смачно прихлёбывал, кося глазом в сторону вошедших.

Михель по прозвищу Здоровяк принадлежал к той самой разбойничьей шайке, которую встретили в этих местах Истома, Поплер и Паллавичино по пути в Рим. Часть разбойников погибла в стычках с охраной торговых обозов, кое-кого поймала и показательно повесила здешняя стража. Некоторые, сумевшие избежать поимки, вернулись к честному труду и сейчас, проходя мимо виселиц, где болтались их бывшие сподвижники, благодарили Бога, что он вовремя их вразумил. И только Михель остался неприкаянным, бродя меж дворов да заседая в таверне, где прежде он закатывал с товарищами попойки.

Нажитые разбойничьим делом деньги заканчивались, и сейчас он, сидя в таверне за кружкой пива, размышлял, что ему теперь делать. Может, сколотить шайку и заняться прежним промыслом? Но нет, до сих пор висящие на перекладинах тела у любого отбивали охоту разбойничать в здешних местах. Вряд ли найдутся несколько десятков сорвиголов, не боящихся крови и смерти ради денег и опасной праздности. Может, податься в Голландию, к гёзам? Голландцы сейчас сильно нуждаются в солдатах — Испания не торопится отпускать на свободу своё взбунтовавшееся владение [117] . Или завербоваться матросом или морским пехотинцем к англичанам или тем же голландцам. Их корабли ходят далеко, за сто морей, а там смелым да решительным — раздолье! Платят неплохо, а в случае удачи можно быстро разбогатеть. Или пойти в каперы [118] . Но до Голландии, а тем более до Англии сначала надо добраться, а денег у него осталось — всего ничего: всё пропил в размышлениях, куда бы податься.