– Да подожди ты с семенами. Надо расположиться сперва.

– Располагайся, хозяйничай! А я сбегаю поля посмотреть.

Муся хлопнула дверью и вышла.

– Папа, пи-пи!
– сказал Володя.

– Сейчас.
– Василий достал из сумки горшок и стал расстегивать штаны на мальчике.

Опытные поля станции раскинулись на самом берегу Лены. Пожилая женщина, укутанная в шаль, водит Мусю по полям, отвечает равнодушно. Это Марфа работница станции.

– Сколько дней длится вегетационный период?

– Не знаю. Селекционер уехал, ничего не сказал.

– Но он же вел записи?

– Какие там записи! Пил он целыми днями. Тут, говорит, не токмо что пашеница - овсюг и то не созреет.

– Но вы же собирали колоски? Образцы-то местные храните?

– Да чего их собирать, колоски-то? Они сроду не вызревали.

– Сеяли же рожь или овес?

– Сеяли.

– Куда же их девали?

– На сено скашивали. Лошадям.

– А чем занимались рабочие?

– Рыбу ловили, сено заготавливали. А кто и за пушниной ходил.

– Сколько вас было?

– Я да Чапурин. Вон еще якут, Аржакон.

Аржакон шел от реки и нес здоровенного ленка.

– А из начальства которые, постоянно менялись. Тут, говорят, озвереешь или осатанеешь от вина. Дак ить они и пили ведрами. Тепершний, слава богу, в рот не берет. Он комсомолец.

– Он что, в Якутске?

– Рыбу повез продавать... Летом рыбу, зимой сено... Оборот налажен.

– А почему не вызревала пшеница?

– Кто ее знает? Земля холодная.

– Поздние заморозки случаются?

– Бывают. Иной раз в июне иней на траву выпадает.

– Н-да, весело живете, - сказала Муся, подняла горсть земли, помяла в руке, потерла пальцами.

Подошел Аржакон с рыбой. Муся спросила:

– Инвентарь-то хоть есть какой?

– Чего?

– Ну, плуги там, сеялки?

– Сеялок есть - колеса нет, - ответил Аржакон.

– Куда же они делись?

– Растащили на телеги... А может, и пропили, - ответила Марфа.

– Ну что ж, будем сеять по доскам, - сказала Муся.

– Как это "по доскам"?

– Увидите.

Первая весенняя посевная на якутской земле. Чапурин, невысокий колченогий мужик с широкой, как ладонь, лысиной, идет за сохой. Идет сурово насупившись, изредка покрикивая на лошадь:

– Ближе! Ближе!.. Вылезь, ну! Вылезь! Но!

Аржакон боронит - сидит верхом на лошади и мурлычет свои "ырыата".

Муся и уже знакомая нам Марфа сеют "по доскам". Муся одной доской делает бороздку, высевает в нее семена, второй доской присыпает и, чтобы не топтать посев, становится на эту доску. Марфа каждый раз, когда Муся прижимает ногой доску, произносит:

– Та-ак! Та-ак! Та-ак!..
– Потом просит у Муси доски.
– Эдак-то и я сумею.

– Ну-ну!
– Муся передает ей доски.

Василий приносит новые мешочки с семенами:

– Здесь вировский овес... Тут ячмень. А это вот тобой собрано в экспедиции.

Муся берет на руку зерно из последнего мешочка:

– Да, это олекминская пшеница. Местный сорт.

– Ну, не совсем местный. До ее родины добрых полтыщи километров. А то и всю тыщу намеряешь, - сказал Василий.

– Начальника едет!
– крикнул с лошади Аржакон.
– Вон его катер немножко трещит.

Небольшой катерок, попукивая, подходит к берегу. На поле невольно приостановились, смотрят на катер.

Из катера легко выпрыгнул щеголевато одетый молодой человек. На нем хромовые сапожки, серый френч с накладными карманами, фуражка. Он из того типа людей, про которых в народе говорили "полувоенный". Это тот самый Судейкин, но молодой и прыткий. Чуть пригнувшись, выбрасывая вперед колени, поднимался он по речному берегу. У него еще и планшетка оказалась через плечо, на тоненьком ремешке. Он даже руку приложил к фуражке, когда поздоровался, подойдя:

– Здравствуйте, товарищи!

Но рука коснулась фуражки неловко, дугой. Василий чуть иронически смерил взглядом его верткую фигуру и крепко тиснул ему руку, так что "полувоенный" поморщился.

– Давно из армии?
– спросил Василий.

– В армии не был, - чуть замялся тот.
– Военобуч проходил по решению ЦК комсомола Якутии.
– И тут же, спохватившись: - Меня зовут Сидор Иванович, по фамилии Судейкин.

– Силантьев Василий Никанорович, - ответил Василий.