Она легко берёт его под локоть, словно провожая на светский раут:

— Вот и славно.

Лена уводит ликвидатора в сторону кухни. Света с Камилой тоже уходят с ними. Я же, держа сына на руках, направляюсь к Лакомке. Она должна ещё спать. И действительно, когда я вхожу в комнату, она лежит с закрытыми глазами, её лицо спокойно, дыхание ровное.

Я останавливаюсь на пороге и без лишних раздумий аккуратно делюсь с ней своей энергией, наполняя её до краёв. Теперь ей не придётся тратить силы на восстанавливающий сон.

Её тело расслаблено, но мягкий энергетический толчок пробуждает её. Лакомка зевает, открывает глаза, и в её взгляде сначала мелькает удивление, которое тут же сменяется радостью.

Когда она видит меня и Олежека на моих руках, её лицо буквально озаряется счастьем.

— Мелиндо, ты его вернул! — выдыхает она, и в её голосе столько тепла, что сердце сжимается от нежности.

— Ага. И Олежек, кстати, проголодался, — отвечаю я, мягко передавая ей сына. — Всё же для первого дня после родов он, конечно, неплохо так выдал: успел прогуляться по Астральному зоопарку и устроить там ревизию местных зверушек.

Лакомка быстренько расстёгивает рубашку на груди, чтобы накормить малыша. Её глаза блестят, а губы дрожат от широкой, неподдельной улыбки.

Я наблюдаю за ними, и наконец нарушаю тишину:

— Хочу тебя порадовать.

Она поднимает взгляд, всё ещё улыбаясь, и хитро прищуривается:

— Мелиндо, так ты уже…

— Вот добавка, — произношу я, протягивая ей образы.

В её сознании вспыхивают картины: спасённые альвийские дети, спящие, но живые; а также те, кто ещё ждёт в северном хранилище — альвы, замершие в анабиозе. Я замечаю, как её глаза расширяются от удивления, а затем наполняются слезами.

Она видит образ красивой белокурой женщины. Спящей среди других альвов — неподвижной, но живой.

— Мелиндо! — её голос дрожит, как струна, готовая вот-вот порваться. — Моя мама жива!

Я киваю, ментально стимулирую ее спокойствие, чтобы жена не переволновалась.

— Да, твоя мама, — мягко подтверждаю. — Скоро она будет здесь. Познакомится с внуком.

Она легонько всхлипывает, не в силах сдержать эмоции, нежное лицо озарено радостью.

— Сначала, — признаюсь вдруг, — я должен был спасти детей. Они были слабее, нуждались в первой помощи. Поэтому я привёз их первыми.

Лакомка улыбается, нежно поглаживая Олежку. Её голос звучит мягко и тепло:

— Конечно, ты поступил правильно. Мама бы одобрила твои действия, мелиндо.

Я усмехаюсь, чуть прищурившись:

— Рад слышать. Значит, мы с твоей мамой споёмся.

Оставив Лакомку с сыном, я направляюсь в коридор. В этот момент ко мне подходит один из гвардейцев:

— Шеф, Студень просил передать, что скоро вернётся. И с ним Юрий Борисович.

Я киваю, принимая информацию, и спускаюсь во двор как раз вовремя: из портала появляются Студень и Юрий Борисович, наш главный Целитель. А неподалёку, на скамейке, удобно устроился Фирсов, не спеша попивая коктейль через трубочку. Быстро его Лена обслужила.

— Эй! — машу Студню, привлекая внимание.

Он с Целителем тут же подходят. Лицо Студня буквально светится самодовольством, как будто он только что лично спас мир.

— Ну давай, хвастайся, витязь, — говорю я с усмешкой.

— Шеф, короче, всё уладили, — отвечает он, с видимым удовольствием делая театральную паузу.

— Где сейчас дети?

— В городской больнице, — бодро рапортует он. — Наш родовой медперсонал полностью взял их под своё крыло, за состоянием следят круглосуточно. Этаж под охраной — мышь не проскочит. Всё под контролем.

Я киваю, немного расслабляясь.

— Хорошо. А что с принцессой Чиликой?

Гвардеец улыбается шире, слегка покачивая головой:

— О, шеф, принцесса Чилика тоже участвует, — произносит он с лёгкой иронией. — Ну, по мере своих возможностей, конечно.

Рядом стоящий Юрий Борисович одобрительно кивает. Его непоколебимое спокойствие действует лучше любых слов — если главный Целитель уверен, значит, за состояние детей можно не беспокоиться.

Но я всё же прищуриваюсь, переводя взгляд на Юрия Борисовича:

— Состояние детей?

Главный Целитель тут же подключается к разговору, его голос звучит бодро:

— Дети в порядке, Данила Степанович. Вы доставили их как раз вовремя. Ещё пару месяцев в тех условиях — и они могли бы ослабеть до критического состояния. Вы спасли их, причём именно тех, кто нуждался в помощи больше всего.

Я коротко киваю, принимая его слова, но замечаю, как в его голосе нарастает лёгкая тревога, когда он продолжает:

— Но меня беспокоят те, кто остался в Антарктиде. Многие из них наверняка находятся в аналогичном или даже более тяжёлом состоянии. Чем быстрее мы сможем их эвакуировать, тем выше шансы на их полное восстановление.