Огонек любопытства, блеснувший было в глазах Конькова, снова угас, и он спросил скорее для приличия:

– Каким же образом ты узнал?

– Бабушка Одинка видел... Моя жена.

– Почему же она мне не сказала?
– удивился Коньков.

– Она тебя боисси.

– Что же она видела?

– Она, понимаешь, дрова собирал... Там тайга, где лесной склад был. Вдруг лошадка едет, человек на ней, верхом, понимаешь. Бабушка смотри, смотри... Кто такой? Боборыкин, оказывается. Его слезал с лошадка, ходи юрта, где Гээнта спал. Бабушка за дерево прятался.

– А чего она спряталась?

– Она боисси. Боборыкин смотри кругом, никого не видал. Тогда он вынимай трубка из кармана, белый. Немножко поджигай. Дым ходил из трубка. Бабушка думал - его курить будет. Нет, понимаешь. Трубка отнес в юрту. Сам на лошадка садился, уехал тайга. Бабушка домой уходил. Может, полчаса, час проходил... Пожар! Юрта гори! Лесной склад гори! Вот какое дело, понимаешь.

– А кто докажет, что это был Боборыкин?

– Я могу доказать, такое дело.

– Каким образом?

– Я следы видел. Лошадка искал. Всю тайгу прошел. Лошадь нашел. В ОРСе, оказывается, лошадка. Ну, где запань. Конюх мой друг. Мы выпивали немножко. Я давал ему свой нож. Хор-роший нож. Конюх давал мне писаку. Вот, такое дело.
– Арсе вынул сложенную вчетверо бумажку, протянул ее Конькову.

Через плечо ему заглядывала Елена и зло цедила:

– Какая сволота! Какая сволота!

Коньков развернул бумажку и прочел вслух: "Конюху Коновалову. Выдать лошадь под седло подателю сего, Боборыкину. Завхоз Сметанкин. 20 сентября сего года..."

– Вот это бумага!
– прихлопнул ладонью по записке Коньков и радостно подмигнул жене: - Ай да Арсе! Да ты прямо Шерлок Холмс...

– Конечно, - охотно согласился Арсе.

– За это и выпить не грех.
– Коньков налил всем в рюмки водки.

– Можно, такое дело, выпить.
– Арсе бережно приподнял рюмку и, кривясь, медленно цедил водку.

Коньков помолчал для приличия, ожидая, пока Арсе закусывал свиным салом, потом спросил:

– А что за трубку положил он в юрту?

– Вот его трубка.
– Арсе вынул из кармана дюралевую трубку, из которой торчал остаток истлевшего фитиля.
– Там нашел, где юрта Гээнта стояла.

Коньков взял трубку, стал разглядывать ее и вдруг вспомнил: это был тот самый обрезок, которым он расшвыривал пепел на месте сгоревшей юрты. Запоздалая досада на свою оплошность вызвала в душе его горькое сожаление - он только головой покачал.

– Как же я не обратил на нее внимания? Эх, лопух я, лопух!
– выругал он себя вслух.

– А при чем тут трубка?
– спросила Елена.
– Какая связь этой железки с пожаром?

– Типичный самопал.
– Коньков передал ей трубку.
– Поджигают фитиль, заталкивают его в трубку, а на конце насаживают или коробку спичек, или бутылку с бензином. Пока фитиль тлеет в трубке, поджигатель успевает далеко уйти... Это вроде примитивного бикфордова шнура... Н-да. Откуда взял он эту трубку?
– спросил Коньков скорее себя, а не Арсе.

– Я знай!
– отозвался Арсе.

– Ну, ну!

– Его отрезал свое весло. Там валяется, на складе. Алюминиевый весло. Я, такое дело, спрятал.

Коньков опять головой покачал.

– Арсе, тебе надо в следователи идти.

– А почему нет?
– засмеялся тот.

– Одну минутку.
– Коньков встал из-за стола и прошел в соседнюю комнату к телефону. Притворив дверь, он набрал номер дежурного по милиции и спросил: - Капитан Ребров? Послушай, Володь! Завтра утром вызови ко мне в кабинет Боборыкина. Тепленьким доставь его. Да! Пораньше, к девяти часам.

20

На другой день Боборыкин встретил Конькова в дежурном помещении и сердито спросил:

– С какой целью вы меня вызвали?

– Сейчас поясню. Пройдемте со мной, - приглашал его Коньков, пропуская впереди себя.

В своем кабинете он вынул из кармана закопченную алюминиевую трубку и положил на стол перед Боборыкиным:

– Узнаете?

– Что это?
– спросил в свою очередь Боборыкин.

– Обрезок от вашего весла. Вспомните!

– Допустим... Ну и что?

– Он оказался на месте сгоревшей юрты Гээнты. Как он там оказался?