Шрифт:
– Наши не берут. Не заказывают, такое дело.
– А грибы, ягоду, кедровые орехи?
– спросил Коньков.
– Тоже не заказывают.
– Мать честная!
– сказал Коньков.
– Сколько раньше вы с Бурлита посылали одних орехов?
– По сорок тонн!
– А теперь?
– Теперь весь кедр вырубили... Ты кем работаешь?
– спросил Соза.
– Следователем уйгунской милиции.
– Зачем приехал сюда?
– Расследовать, куда лес дели уйгунские лесорубы.
– Это мелочь, понимаешь. Вот какое дело надо расследовать: по Шуге и по всем ее верхним притокам - по Татибе, по Мотаю, по Кутону, лес сплавляют. А ведь это нерестовые реки. Нельзя по ним сплавлять. По закону! Почему закон нарушают? Кто виноват? Расследуй такое дело.
– Не могу. Это не в нашей сфере. Здесь другой район.
– А что, для другого района закон другой писан, да?
– Да не могу я, чудак-человек! Полномочий у меня нет на это.
– Какие полномочия? У тебя фуражка милиционера, погоны капитана. Чего еще надо?
Коньков только посмеивался.
– Не смешно, понимаешь. На той неделе знаешь что делали? Реки бомбили! И Татибе и Кутон. Там заломы - лесу много, воды мало. Они бомбы кидали, чтоб заломы разбросать. Речное дно, берега искалечили. Рыбы не будет. Худо совсем! Я знаю, кто бомбил, кто приказ давал. Посадить за такое дело надо. Ты следователь - вот и пиши на них протокол.
– Да не могу я. Они подчиняются краевым организациям. Там и рыбнадзор, и лесная охрана. Туда и сообщай.
– А-а, - Соза поморщился.
– Телеграммы давал, звонил. Никто не слушает.
Он налил водки. Выпили.
– Тайга чужой стала, - отозвалась с дивана Адига.
– Я говорю ученикам: земля наша и тайга наша. Они смеются: если наша, зачем ее уродуют?
– В отличие от Созы, она тщательно подбирала слова, и речь ее была удивительно правильной.
– Заломали тайгу-то?
– участливо спросил Коньков.
– Есть такое дело, - ответил Соза.
– Все воюешь с лесорубами?
– С кем воевать? Лесорубы тоже план выполняют. Кедр возьмут, остальное заломают и все бросят. И никто не виноват. Вот какое дело...
– А почему уехал с Бурлита?
– Делать нечего, закрыли артель. Тайгу вырубили, ореха нет, рыбы нет, зверя нет. Одну бригаду оставили - пчеловоды, да немножко клепку заготовляют.
– А говоришь: все по-старому.
– Конечно.
– Отец-то хоть жив?
– Ты что, не знаешь.
– Кялундзига посмотрел на Конькова как на ребенка.
– Помер, что ли?
– опешил тот.
– Заболел. Опухоль в горле. Врачи сказали - рак. А он говорит - врут. Это не рак, а Окзо [злой дух тайги] гнездо свил. И выстрелил прямо в опухоль.
– Это что ж у вас, поверье такое?
– спросил Коньков.
– Пережиток капитализма, понимаешь.
– Да-а!
– Коньков покачал головой.
– Жаль Сини. Лучший охотник за женьшенем был. А ты говоришь - все как было.
– Конечно.
– А село-то, Банга, стоит на старом месте?
– спросил с усмешкой Коньков.
– Ты чего, не знаешь, что ли?
– удивился Соза.
– Село переехало на другой берег. Там затопляло в половодье. Теперь село на Новом перевале. Живут вместе с лесорубами.
– А так - все по-старому?
– Коньков откинулся к стенке и захохотал.
Его любезно поддержали хозяин с хозяйкой, но смеялись они скорее над ним: ну, чему он в самом деле удивляется? Ведь столько лет прошло!
– Ты бригадира лесорубов Чубатова не знаешь?
– спросил Коньков хозяина.
– Как не знаю! Работал он тут, километров двадцать выше по реке. Наши люди помогали ему. Лошадей давал для вывозки леса.
– Что он за человек?
– Человек как человек. Я с ним не работал.
– За что хоть его избили лесорубы?
– Не знаю.
– А почему они враждовали с Боборыкиным?
– Бывшая жена Боборыкина работала экспедитором у бригадира. Понимаешь?
– Дарья?
– Да.
– Вот оно что!
– Коньков вынул тетрадь из планшетки и записал: "Дарья + Боборыкин".
– Интересно! Завтра попытаемся кое-что уточнить, - сказал более для себя.
– Конечно!
– ответил Кялундзига.
– Завтра все узнаем.
– И налил еще по стопке.
6
Утром, чуть свет, Коньков первым делом сбегал на дом к продавцу и узнал - брал ли накануне днем водку Боборыкин или сторож с его склада; потом проверил все удэгейские баты и оморочки, стоявшие на реке, в том числе и моторку Боборыкина, накрытую брезентом. И уж потом пришел завтракать.
Хозяева ждали его: шумел самовар посреди стола и курилась парком остывающая на жаровне картошка.
– Соза, после завтрака сразу пошли на розыски сторожа.
– Я вчера говорил. Наверно, уже пошли старики.