Ели торопливо, перекидываясь фразами.

– День хороший будет - туман над рекой потянулся кверху еще до восхода солнца, - сказал Коньков.

– Гээнта спит где-нибудь на косе, - сказал свое Кялундзига.

– Какой Гээнта?
– не понял Коньков.

– Сторож со склада. Боится теперь возвращаться.

– Наверно, виноват, - сказала Адига.
– Или что-то знает нехорошее.

– Его надо обязательно найти, - сказал Коньков.

– Найдем. Никуда не денется.

Наскоро проглотив по стакану чая, Коньков с Кялундзигой пошли к складу. Возле реки их уже ждали Боборыкин с Головановым. Боборыкин был в хромовых сапогах, в защитном френче и в кепочке, из-под которой выбивалась копна черных вьющихся волос. Он был щеголеват и недурен собой, но лицо его портили шишковатые надбровья - они резко скашивали лоб и придавали ему выражение угрюмое и раздражительное.

– Прежде всего давайте установим - откуда пошел огонь, - сказал Коньков.

– Я на запани был, - ответил Боборыкин.
– Не знаю.

– Старики говорят - огонь пошел с того бугорка.
– Кялундзига прошел к возвышению на краю пепелища и остановился.
– Отсюда пошел огонь. Здесь юрта Гээнты стояла.

Подошел Коньков к этому месту, расшвырял сапогом пепел; что-то вроде задымленной палки отлетело в сторону. Капитан поднял ее; это оказался забитый пеплом обрезок от алюминиевого весла. Огонь в костре оправляют такой штуковиной, подумал Коньков, вместо кочережки. Покопался в пепле этой палкой; вдруг какой-то странный неистлевший сучок привлек его внимание. Он нагнулся и поднял закопченную бронзовую трубочку с длинным мундштуком.

– Чья это трубка?
– спросил Коньков.

– А ну-ка, - Кялундзига взял ее в руку.
– Это Гээнты трубка. У него мундштук костяной, сам прожигал, такое дело... Его трубка.

Коньков внимательно оглядел трубку, вынул складной нож и лезвием достал содержимое трубки - бурую смесь чего-то вязкого с золой. Коньков потрогал ее, понюхал и сказал уверенно:

– Странный запах. Что-то подмешено в табак.

– А ну-ка?

Кялундзига взял трубку, понюхал и сказал уверенно:

– Сок бархата подмешен. От семян.

– Для чего?
– спросил Коньков.

– Крепость большую дает. И голова крутится.

– Это что ж, Гээнта такой табак курил?

– Нет, Гээнта - слабый человек. Такой табак сам не делал.

Коньков посмотрел на Боборыкина, тот не уклонился, встретил его спокойным взглядом округлых, как у ястреба, желтоватых глаз.

– Где стояла лодка Гээнты?
– спросил Коньков.

– Оморочка его стояла вон там, - указал Боборыкин на общую стоянку лодок.

– Он знал, что вы уезжаете на запань?
– спросил Коньков.

– Знал. Я мотор заводил, а он с острогой стоял в оморочке во-он у того омутка, - указал на противоположный обрывистый берег.
– Ленка еще добыл. Говорит - талы захотелось.
– Боборыкин отвечал спокойно и держался солидно.

– Вы с ним выпивали с утра? Или он с кем-то другим выпил?
– спросил Коньков.
– Не знаете?

– Откуда вы взяли, что он выпивал?

– Продавец сказал, что утром он брал водку.

– Я не видел.

– И сами не пили?

– Нет, не пил.
– Боборыкин усмехнулся: - Странные вопросы вы задаете.

– Странные! Как же у вас в лодке оказалась пустая бутылка?

Боборыкин замялся.

– У меня нет никакой бутылки. С чего это вы взяли?

– Пойдемте к вашей лодке!

– Пойдем.

Они вдвоем двинулись к берегу. Здесь стояла крашенная в голубой цвет, принакрытая брезентом моторная лодка. Коньков сдернул брезент; на дне, в кормовом отсеке, валялись какие-то мешки. Коньков поворошил мешки и достал пустую поллитру с водочной этикеткой.

– Чья это бутылка?
– спросил Коньков.

Боборыкин стал покрываться до самых ушей малиновым отливом.

– Я думаю - не станем наводить экспертизу. Отпечатки пальцев здесь сохранились довольно четко. Как вы думаете? И Гээнта уж наверно не откажется, что вчера пил с вами водку?

– Моя поллитра, - сказал Боборыкин.
– Ну, и что здесь такого?

– Это другой разговор.
– Коньков положил бутылку в сумку.
– Значит, вы посылали сторожа за водкой?

– Я, - согласился Боборыкин.

– И выпили с ним вместе перед отъездом на запань?

– Да, - только головой мотнул он.

– А талой из того ленка закусывали?

– Все в точности!

– Спасибо за откровение. Что ж вы ему сказали на прощание?

– А что я мог сказать? Просил глядеть в оба. Говорю, как бы чего не случилось. Приеду, мол, только вечером.

– Вы полагали, что может произойти нечто неприятное?

– Нет. Я просто так, без задней мысли.

– И никаких подозрений у вас? Ни о чем не подумали?

– О чем же я мог подумать?

– Ну, например, склад могут поджечь.