Впервые с тех пор, как нас бросили в эту комнату, свет гаснет, и мы погружаемся в непроглядную тьму.

Я ничего не вижу и крепче прижимаюсь к Алеку.

Кажется, проходят часы, прежде чем он шепчет:

— Прости, что причинил тебе боль.

Я качаю головой.

— Мы живы.

Проходит еще немного времени, и он говорит:

— Пожалуйста, скажи мне, что это был не твой первый раз.

Я глубоко вдыхаю естественный запах Алека.

— Это был не первый раз.

Я чувствую, как напрягаются его мышцы, прежде чем он поднимает меня и встает. Медленно он отводит нас к стене, где снова садится. Он усаживает меня так, чтобы я оказалась верхом на нем, а затем снова обхватывает меня руками.

Я лежу у него на груди, слушая ровное биение его сердца, пытаясь найти частичку прежней себя. Кажется, что от той девушки, которой я была раньше, ничего не осталось.

Есть только разбитые кусочки моей души и стыд, который жжет жарче адского пламени.

— Мне жаль, что так получилось, — шепчу я. — Ты в порядке?

Он целует меня в макушку и прижимается губами к моим волосам.

— Я в порядке.

Темнота густо сгущается вокруг нас, и кажется, будто мы окутаны пузырем, в котором есть только мы.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

Я киваю, хотя это крайне далеко от истины.

Я не в порядке.

И никогда уже не буду в порядке.

Глава 11

Алек

Когда в комнате становится невыносимо холодно, Эверли начинает дрожать.

Я отталкиваю ее от своей груди и, сняв рубашку, пытаюсь в темноте убедиться, что она лежит правильно, прежде чем натянуть ткань через ее голову.

— Это немного, но поможет, — говорю я, поправляя ткань на ее торсе и бедрах.

— Спасибо. — Ее голос звучит глухо и разбито.

Я прижимаю ее спиной к своей груди и впитываю тепло ее тела.

— Ты не против так спать? Это поможет нам немного согреться.

— Да.

Сейчас середина гребаной зимы, и если мы не будем использовать свои тела, чтобы согревать друг друга, есть вероятность, что один из нас или оба заболеют. Старые радиаторы, которые я видел в коридоре, и тепло от строительных труб могут уберечь от худшего в зимнюю пору, но в этой комнате все равно будет чертовски холодно.

Проходят минуты, прежде чем я спрашиваю:

— Как ты себя чувствуешь? Физически.

— Болит, — признается она. — Мне не было так больно, когда я лишилась девственности.

Господи.

Чувство вины поднимается в моей груди, и я успокаивающе целую ее в волосы.

— Прости.

— Мы должны были сделать все необходимое, чтобы остаться в живых.

Тем не менее, я испытал оргазм. Нельзя отрицать, что я получал удовольствие, трахая Эверли.

Как только я погрузил свой член в нее, я совсем забыл о выживании. Я трахал ее, потому что не мог остановиться, когда почувствовал, как ее тугая киска обвилась вокруг меня.

Сделав это, я разгадал план Проди. Он хочет, чтобы я полюбил Эверли, чтобы он мог использовать ее, и сломить меня морально.

А значит, велика вероятность, что они изнасилуют ее.

У меня на глазах.

Мой разум переполнен мыслями о том, что произошло и что должно произойти.

Я помню панику в глазах Эверли, когда почувствовал, как ее киска сжалась вокруг моего члена. Она боялась оргазма.

Вопрос вырывается у меня прежде, чем я успеваю его остановить.

— Почему ты боялась оргазма?

Она отвечает мне не сразу, а когда отвечает, я слышу смущение в ее голосе.

— Я не хотела, чтобы они видели меня такой. Достаточно того, что нас заставили заняться сексом.

Зная, что в этих четырех стенах нет места невысказанным истинам, я признаю:

— Я чувствую себя дерьмом из-за того, что кончил.

Руки Эверли сжимаются вокруг меня.

— Это было бы неправдоподобно, если бы ты не испытал оргазм.

— Все равно. — Мой язык проводит по губам, где я все еще чувствую наши поцелуи. — Я испытал оргазм не напоказ. — Я делаю глубокий вдох, затем признаю: — Мне это понравилось.

Эверли на мгновение замолкает, прежде чем сказать:

— Я не сержусь. — Хотя она ни хрена не видит, она все равно поднимает голову. — Ты — все, что у меня есть сейчас, Алек. Я ненавижу их за то, что они поставили нас в такое положение, но не тебя. — Ее голос прерывается. — Ты такая же жертва, как и я.

— Единственное, что я ненавижу, это то, что они смотрели, — ворчу я.

Господи, блять, можно поклясться, что я нахожусь в исповедальне, раз уж я выкладываю этой девушке все, что думаю.