— Александр, — рявкает папа.

Годы тренировки заставили меня поднять голову.

— Не смей, блять, умирать, — приказывает он.

— Да, сэр, — бормочу я невнятно.

Григорий садится за руль, заводит двигатель и везет нас прочь от адской дыры, где я потерял своего брата и обрел всепоглощающую любовь.

Я понятия не имею, где мы находимся, когда папа рявкает:

— Останови машину.

Григорий съезжает на обочину, и снова у меня перед глазами все расплывается от потери слишком большого количества крови.

— Алек! — Кричит Эверли, возвращая меня к реальности. Она хватает меня за руку, но это длится всего секунду, прежде чем ее отрывают от меня.

— Нет! — Используя последние силы, я открываю дверь и, пошатываясь, выхожу из внедорожника. — Стой! — Мои глаза фокусируются на папе, когда он толкает Эверли в поле. — Папа! — Кричу я, но мой голос слишком слаб, чтобы докричаться до него.

Тело подводит меня, и когда я падаю на колени, три выстрела эхом отдаются в ночи.

Нет-нет-нет-нет!

Весь мой мир рушится, когда я вижу, как пули попадают в Эверли. И я понимаю, что мое здравомыслие лопается.

Последнее, что я вижу, — это как она падает на землю.

Глава 16

Алек

Приходя в себя, я чертовски сбит с толку.

Мое тело словно разорвано на части, и я изо всех сил пытаюсь открыть глаза.

На какое-то блаженное мгновение я не помню, что произошло, когда оглядываю стерильную комнату и вижу Мишу, сидящего в кресле.

Мой лучший друг смотрит на меня, и его лицо мгновенно расплывается в улыбке. Он бросается к двери и, высунувшись в коридор, кричит:

— Алек проснулся!

Мои родители и Тиана врываются в больничную палату.

Мама выглядит так, будто постарела на десять лет: в ее темно-каштановых волосах пробиваются седые пряди. На ее лице появились новые морщины, а глаза потускнели от душевной боли.

Тиана начинает плакать и подходит, чтобы взять меня за руку.

Затем мой взгляд останавливается на суровом лице моего отца.

Винсент.

Эверли.

Момент блаженства разлетается на осколки, и каждый осколок разрывает мою душу в клочья.

Голова моего брата падает назад, и из огнестрельной раны на виске сочится кровь.

Нет-нет-нет-нет-нет!

Тело подводит меня, и когда я падаю на колени, три выстрела эхом отдаются в ночи.

Весь мой мир рушится, когда я смотрю, как пули попадают в Эверли.

Боль в моем теле утихает, пока не остается только мучительная реальность: Винсент и Эверли мертвы.

Во мне вспыхивает неконтролируемая ярость, и раны, которые я получил, не могут остановить меня, когда я вырываю капельницу из руки и с трудом поднимаюсь с кровати.

Я слышу голоса, крики и вопли.

Мои глаза по-прежнему прикованы к отцу, когда я, спотыкаясь, направляюсь к нему.

Здесь нет рассуждений. Нет правильного и неправильного.

Нет воли к жизни.

Есть только ненависть и ярость.

Я поднимаю руки и, обхватив ладонями его горло, пытаюсь выдавить из него жизнь. Слишком ослабев, я опускаюсь на колени.

Дыхание учащается. А сердце бешено колотится.

Миша хватает меня, когда мой отец делает шаг назад. Он приседает передо мной, и его глаза бесстрастны, когда он приказывает:

— Возьми себя в руки, парень.

— Ты, блять, убил ее, — стону я. — Из-за тебя Винсент и Эверли мертвы.

При произнесении этих слов в моей голове вспыхивает воспоминание об Эверли, упавшей на поле.

— Почему это заняло у тебя так много времени? — Кричу я. — Какого хрена ты в нее стрелял?

Я начинаю вырываться из объятий Миши, из моей груди вырывается истошный крик. Я становлюсь похожим на бешеную собаку.

— Девчонка была обузой, — бормочет мой отец.

Я не могу ясно мыслить. Не могу успокоиться.

Я ничего не могу сделать, кроме как бороться с Мишей. У меня получается освободиться, и, бросившись вперед, я сбиваю отца с ног.

Мне удается нанести удар, врезав кулаком ему по щеке, прежде чем Миша снова хватает меня.

Пока меня тащат прочь, безумие срывается с моих губ:

— Ты, блять, убил ее. Она была моей душой! Она была для меня всем. Ты, блять, убил ее. Ты, блять, убил ее! ТЫ, БЛЯТЬ, УБИЛ ЕЕ!

Миша обнимает меня, и я не слышу ни слова из того, что он говорит.