Вот ебалай.

– Да, обсудим, - ровным голосом ответил Стэн.

– Прежде всего напоминаю: решение принимаете вы. Я просто перечислю варианты и объясню их преимущества и недостатки. Вы сами выберете те методы, которые покажутся более эффективными или более комфортными – словом, будете руководствоваться собственными соображениями. То, что вам не понравится, мы вычеркнем из списка.

– А если я выберу какую-нибудь бесполезную ерунду?

– Во-первых, бесполезную ерунду я в перечень терапевтических приемов не включаю. А во-вторых, самые эффективные приемы бессильны, если пациент им сопротивляется. Ну, за исключением методов принудительной терапии – но это не наш случай.

– А к кому применяют… методы принудительной терапии? – заинтересовался Стэн.

– К тем пациентам, которые могут навредить себе. Или другим. Вот если бы вы попытались проткнуть кого-нибудь кухонным ножом… - мягко улыбнулась Бабингтон.

А если не кухонным?

Стэн ответил на улыбку – и до боли сцепил руки в замок.

– Я понимаю. Так что же вы предлагаете?

– Самое просто и очевидное – медикаментозная коррекция. Вы будете принимать зелья.

– Да, конечно, - сдержанно согласился Стэн и мысленно проскакал пару кругов по комнате, размахивая помпонами, как чирлидерша под спидами.

– Раньше вы принимали седативный эликсир, - сверилась с блокнотом Бабингтон. – В принципе, выбор неплохой, я могла бы повторить назначение.

Да, да, да-да-да!

– Но седативный эликсир действует комплексно, а я хотела бы сохранить возможность дифференцированной коррекции. Поэтому я рекомендую комплекс из трех препаратов. Депрессию мы снимем счастливым отваром Лившица, тревожность и агрессивные эпизоды купируем зельем благорасположения. Перед сном вы будете принимать дремотную настойку, а на случай кошмаров – бальзам благодатных грез.

Стэн кивал, как механический болванчик. После двух недель без бальзама он кроличье дерьмо согласен был сожрать – лишь бы убрать из головы черную и ядовитую, как разлившийся мазут, хрень.

– Можно было подобрать снотворный препарат с комплексным эффектом, но я думаю, что нам нужно сепарировать симптомы. Возможна ситуация, когда бессонница уйдет, а кошмары останутся, или наоборот. Вы согласны?

– Да, совершенно. Сепарация – это очень важно.

Бабингтон странно посмотрела на Стэна, черкнула что-то в блокноте и отложила ручку.

– Я рада, что наша оценка ситуации совпадает. Теперь о немедикаментозной коррекции. В Большом мире практикуют вербальную проработку травмирующих эпизодов. Стэн, вы представляете, какие механизмы лежат в основе посттравматического стрессового расстройства?

– Ну, я читал… - Стэн нахмурился, восстанавливая в памяти статью из «вики». – Депрессия, бессонница, панические атаки, деперсонализация…

– Все верно, у вас отличная память, Стэн. Но вы перечислили симптомы, а я говорю о механизмах. Вы не против небольшой лекции? Постараюсь, чтобы она не была скучной.

– Обожаю лекции, - соврал Стэн. – Рассказывайте.

Бабингтон глубоко вдохнула, отчего ее грудь колыхнулась, как атомный ледокол на высокой волне.

– Итак… В момент опасности любое мыслящее и чувствующее существо пугается. Это естественная реакция, неотъемлемый элемент механизма самосохранения. В норме ситуация развивается так: мы пугаемся, отрабатываем программу «беги или сражайся», а потом успокаиваемся. Но иногда реализовать встроенную эволюцией программу нельзя. Мы не можем ни бежать, ни сражаться. К примеру, я лечу на метле на высоте трех тысяч футов, и левитирующие чары вдруг отказывают. Бежать мне некуда, сражаться не с кем. Все, что я могу – это падать и кричать. Пока все понятно?

– Да. Вполне.

– Естественный механизм переживания стресса очень прост: организм вырабатывает гормоны, которые стимулируют поведение, способствующее самосохранению. Называются они катехоламины. Когда такие гормоны попадают в кровь, мы быстрее бегаем, лучше деремся, не чувствуем боли и усталости. Вернемся к примеру с метлой. Я падаю на землю, надпочечники синтезируют катехоламины, и… ничего не происходит. Потому что я ничего не могу сделать. Если я все-таки выживу, то буду сидеть на земле, трястись и лязгать зубами. Это означает, что организм выжигает катехоламины, сбрасывая стрессовую активность. Тяжело, неприятно, но потом наступает облегчение – и приходит покой. Это в случае, если ситуация развивается нормально. Но если это не так… Катехоламины продолжают циркулировать в крови. Отсюда постоянная напряженность, тревожность, агрессия и прочие сомнительные удовольствия. Столкнувшись с такой проблемой, многие больные рассуждают вроде бы логично: надо успокоиться, и все пройдет. Семья и окружение их поддерживают: отвлекись, расслабься, повеселись, отдохни… Но эти методы не работают. Ограничить выработку катехоламинов усилием воли так же невозможно, как невозможно заставить свой желудок выделить литр желудочного сока. Эти процессы не контролируются извне, они автономны. Человек с ПТСР физически не способен успокоиться и расслабиться – ему не позволяет дисфункциональный гормональный фон. А поскольку он не может расслабиться – возникает стресс от хронической усталости. Который провоцирует активный синтез катехоламинов. Все, круг замкнулся. Вы меня понимаете?

– Понимаю, - Стэн почувствовал ту самую усталость – вызванную хроническим стрессом, который вызван дисфункциональным гормональным фоном, который вызван психологической травмой. Ох, ебаааать… - И что делать? Гормоны принимать, как беременным?

– Подождите. Сейчас мы разбираемся в том, как работает ПТСР. О методах лечения поговорим чуть позже – когда у вас будет вся необходимая информация. Мы продолжаем?

– Как будто у меня есть выбор… Конечно, продолжаем.

В течение следующих десяти минут Стэн узнал о работе мозга больше, чем за всю предыдущую жизнь. И радости это знание не принесло.